Сибирские огни, 1981, № 7

172 Е. Ц Е Й Т Л И Н Эти воспоминания — эпиграф к замет­ кам об одной человеческой судьбе. Лег­ ких, простых судеб не бывает. Даже если о человеке и рассказывают забавные ис­ тории. II Я читаю его автобиографию. Несколько машинописных страниц. Автобиография пи­ салась десять лет назад. Василию Трушки­ ну исполнилось тогда полвека. Ему захоте­ лось оглянуться. Годы выстраиваются в автобиографии один за другим. Но потом некоторые ис­ чезают, от них отмахиваешься, хотя когда- то это было твоей жизнью. Зато другие годы вспоминаешь подробно, в деталях. Например, вспоминаешь начало. Василий Трушкин скажет, как говорили тысячи лю­ дей до него: «Я родился 31 июля 1921 го­ да в селе Подгоренка Екатерининского района Саратовской области. Родители мои — потомственные крестьяне. В 1930-м они вступили в колхоз. Жили мы трудно. Семья была большой. За стол садились восемь человек. Из пяти детей я был старшим, хотя в то время мне не испол­ нилось еще и десяти лет». Более других запомнился голодный 1933-й. Он изменил судьбу. На станции записывали желающих поехать в Сибирь на лесозаготовки. Отец сказал об этом январ­ ским вечером. Был сильный мороз. Оттого слово «Сибирь» пугало еще больше, но они все-таки решились. Все потом походило на сказку. И как сказка, вспоминается это путешествие дли­ ною в месяц: «Ехали в теплушках, со всем домашним скарбом, спали на нарах; поезд часами, а иногда и по суткам стоял на крупных «узловых» станциях. В это время все взрослое население пестрого табора на колесах, вооружившись котелками, вед­ рами, кастрюлями, устремлялось за оче­ редным пайком — борщом и кашей. В боль­ ших городах всем поездом шли в баню». Поезд приближал Василия Трушкина к будущему. Не отсюда ли,, от самых первых впечатлений, его любовь к Сибири — к ее просторам, истории, людям? Запомни­ лось: «...тайга, стеной подступавшая чуть не к самому полотну железной дороги... стоверстный санный путь через тайгу в Сая­ ны... Мохнатые сибирские лошадки-мон­ голки — выносливые и резвые, поскрипы­ вание снега под полозьями саней... Возчики в непомерно больших и тоже мохнатых до­ хах... Вековые великаны - сосны, кедры, ели под пушистыми снежными шапками, морозное зимнее безмолвие... Все это и поныне незабываемо стоит перед глазами, тогда же и вовсе казалось чем-то необыч­ ным, почти сказочным, ошеломило меня, одиннадцатилетнего подростка, привыкше­ го видеть только бедную растительностью приволжскую степь, изрезанную оврагами, с маленькими зеркальцами прудов, в ко­ торые задумчиво гляделись редкие ветлы». Пока все складывается у него, как у многих. После девяти классов — учитель­ ский институт. Потом Иркутский универси­ тет, куда Василий Трушкин перевелся осенью сорокового года. Юность пересек­ ла война. Трудно было смириться с тем, что болезнь глаз помешала ему вместе со сверстни­ ками уйти на фронт. Лекции в холодных аудиториях, споры ночи напролет, спектак­ ли эвакуированных в Сибирь театров, ожи­ дание сообщений Совинформбюро — это будни его юности. Впрочем, нередко сту­ денты грузили уголь, корчевали и пилили лес, ловили на Байкале рыбу. В год победы Трушкин закончил университет, получив диплом с отличием. В 1948т-м он вернулся на свой филологический факультет. Уже в качестве преподавателя. Дальше его жизнь, на первый взгляд, текла солидно и нето­ ропливо: кандидатская диссертация, док­ торская диссертация, звание профессора, заведование кафедрой, прием в члены Союза писателей... Одна книга, другая, третья, четвертая... Вот и жизнь перевали­ ла на вторую свою половину. Годы встают в ряд, внешне они все больше напоминают друг друга. В автобио­ графии писать вроде бы нечего. Впрочем, В. Каверин не случайно однаж­ ды заметил: «Внимательное чтение дает больше для понимания личности писателя, чем знание его биографии, потому что в биографии отражается то, чем он похож на все остальное человечество, а в его искусстве — то, чем он не похож». Мне кажется, это относится не только к ху­ дожнику слова — к любому творцу. К кри­ тику — тоже. Библиографический список помогает лег­ ко обнаружить «начало начал» — ту- точку в пути, которая оказалась стартом. Его «жизнь в литературоведении и критике» (позволю себе перефразировать точные, как формула, слова Станиславского) нача­ лась осенью 1939-го. Иркутская «молодеж- ка» напечатала к юбилею Алексея Кольцо­ ва статью студента Василия Трушкина. Теперь в списке его печатных работ бо­ лее двухсот пятидесяти названий. Но пора- жает не только это. Поначалу список ка­ жется «пестрым». Статьи о творчестве Э д у­ арда Багрицкого и Сергея Есенина. Рецен­ зия на роман Юрия Бондарева «Тишина». Заметки о Ярославе Галане. Размышления о ранних йещах Игнатия Дворецкого, ныне известного драматурга. Небольшая книга «А. Н. Толстой об общественной природе- искусстве и литературы», вышедшая в Ир­ кутске в 1957 году. ■ В критике нельзя без поиска, как нель­ зя без него вообще в литературе. Обраща­ ясь в первые годы своей работы к творче­ ству разных писателей, Василий Трушкин искал. Не только стиль, способ разговора с читателем. Искал свою главную тему. В Иркутском университете в те годы пре­ подавал известный ученый Марк Констан­ тинович Азадовский. Он советовал: до поры до времени нужно писать о многом. И мно­ го. Это помогает найти свое. Ему, учителю, Василий Трушкин посвятит потом одну из книг. Марк Константинович