Сибирские огни, 1981, № 7

Д О Б РЫ Й ВО ЛШ Е БН И К 153 лора, его идеализированный герой. Добро и красота неразрывны в народном созна­ нии, и Емеля Лагуны н£ только добр, мудр, лукав, но и красив. Красота тоже да­ ется в соответствии с народными эстетиче­ скими представлениями: не только через облик героя, но и через внешнюю атрибу­ тику. , Русые пышные волосы, добротный полу­ шубок с меховой опушкой и орнаменталь­ ными поясками на рукавах, богато расши­ тая по воротнику, манишке и подолу длин­ нейшая рубаха, ^ірко вышитые валенки (чёсанки),— предел мечты почти каждого сибиряка в начале нынешнего века,— рас­ писанное в традиционном растительном стиле коромысло, богато орнаментирован­ ные обручи деревянных бадеек, опояска узорчатого («браного») тканья, размале­ ванное чело русской печи, брошенные на лед рукавицы — все это не только красиво, но и красиво по-русски, в соответствии с народными представлениями о красоте. Русский колорит подчеркивается и толщи­ ной льда, и белым праздником снежной зи­ мы, русскими, в снежных шапках, избами на заднем плане, русскими, одетыми снегом, деревьями, вместо характерных для Пале­ ха экзотических деревьев. И все это не ста­ тично, а в стремительном и строго упоря­ доченном движении, которое передано следами на снегу, трепещущей на ветру занавеской в печном углу, развевающи­ мися за санями вожжами. Нет усложнен­ ного типичными для Палеха клеймами раз­ вития сюжета, ярусности и плоскостного построения. Намечена перспектива, выдер­ жана пространственно-пропорциональная соразмерность предметов, их естественно­ бытовая, а не условно-цветовая окраска. Чтобы четко обозначить социальную Принадлежность Емели, он отмечает полу­ шубок героя большой пришитой, очевидно, неумелой мужской рукой, крупными стеж­ ками, заплатой на рукаве, показывает на печи и примыкающей к ней «полице» всю нехитрую крестьянскую кухонную утварь: чугунок, горшок, крынку, две миски, дере­ вянный половник и грубо вытесанную ло­ пату для выемки хлеба из печи. Особого внимания заслуживает получив­ шее воплощение в этой композиции стрем­ ление художника к этнографически точно­ му воспроизведению старорусского быта, реалистического пейзажа. Это панно— яркое свидетельство выра­ ботки художником собственного живопис­ ного стиля, в котором не использованы, а органически слиты приемы палехской и станковой реалистической живописи. Такое направление было намечено в творчестве некоторых наиболее одаренных художников Палеха. А. Навозов отмечал «интересную особенность» работ А. В. Ко- тухина — «умение подать пейзаж в том цвете, какой он в жизни, хотя стиль па­ лехский, форма может быть чудесно-неес­ тественной». Еще дальше пошел И. М. Ба­ канов, «создавший нечто невиданное для Палеха — реалистический пейзаж, исполь­ зуя для этого возможности искусства древ­ ней живописи». Это направление получило дальнейшее развитие во многих работах Лагуны уже второго периода творчества и, наконец, в полную силу, к тому же с явно сибирским колоритом, проявилось в композиции «По щучьему велению». Но если законы художественного по­ строения требовали иных форм, не согла­ сующихся с законом строгого следования «за натурой», художник смело переступал их. Чтобы уравновесить цветовые пятна композиции, в левой части которой нахо­ дится ярко разрисованная русская печь, на заснеженных ветках деревьев правой час­ ти художник располагает две стайки непропорционально больших, ярко раскра­ шенных птиц, лишь отдаленно напоминаю­ щих снегирей. Эти птицы, как бы выбиваю­ щиеся из общего стиля, оживляют холодный зимний пейзаж, помогают созданию ощу­ щения праздничности, торжества добрых начал, красоты. Один из талантливейших корифеев па­ лехского искусства Николай Михайлович Зиновьев говорил: «Мы все подаем не так, как оно есть в натуре, а как выгоднее при­ менить искусство красоты». И таких отступ­ лений от натуры, соответствующих законам красоты, немало в композиции Лагуны. Но мы их не замечаем. Не замечаем пото­ му, что они как бы сплавились с реалиями быта, выписанными строго достоверно! Здесь очевидно влияние одного из его учителей— Н. М. Зиновьева, который умел и любил изображать предметы быта в древнерусском стиле. Это сочетание этнографической досто­ верности, реалистического пейзажа и фан­ тастического мира в его стилизованных па­ лехских формах стало стилеобразующим компонентом в творчестве В. Н. Лагуны. Волшебно-фантастическое и реально-быто­ вое так тесно проникли одно в другое, сплавились, что раздели их — погибнет це­ лостность художественного восприятия. Нечто родственное мы наблюдаем в эпи­ ческой поэзии Александра Твардовского. В книге «Василий Теркин» есть глава — «Два бойца», где дается реалистическое отражение жизни: В поле вьюга-завируха, В трех верстах гудит война. На печи в избе старуха. Дед-хозяин у окна. Рвутся мины. Здесь каждая деталь реалистически точ- 1на, отмечена печатью времени. Мы не за­ мечаем даже, как в этот реальный мир не­ заметно входит и свободно живет в нем вышедший из русской сказки солдат, уме­ лец на все руки, у которого все делается, как по щучьему велению: Посмотреть — и то отрадно: Завалящая пила Так-то ладно, так-то складно У него в руках пошла. Обернулась — и готово. — Ну-ко. дед, бери, смотри. Будет резать лучше новой. Зря инструмент не кори. Вместе с поэтом мы видим часы, у ко­ торых «паутинами пружины пауки обво­ локли». I