Сибирские огни, 1981, № 7

«П УС ТЬ Н Е ПОКИН ЕТ ДУШ А ...> 115 Ахан — представитель власти. Отношения монгола к власти — тема для меня непосильная, тут надобен синтез многих наук (психологии, истории, этнографии и т. д.). Но чтобы лучше понять Ахана, ход его размышлений, следует держать в уме, как менялись представления монголов о власти на протяжении хотя бы двухсот последних лет. Времена маньчжурского владычества, когда монголами правила из Пекина «Палата внешних сношений» и осо­ бый наместник цзянцзюн, были в монгольском историческом процессе торжеством чисто азиатских порядков. Маньчжурский император раздавал монгольским князьям должности, титулы, звания, учитывая исключительно их личную преданность и добро- порядочное поведение. Когда хошуны выполняли планы по отправке дани император­ скому двору, владельцы хошунов получали вознаграждение: 25 кусков шелка, 15 кус­ ков хлопчатобумажной ткани, фарфоровую посуду и другие предметы, позднее на­ званные дефицитом. Чтобы продвинуться по службе, приблизиться к кругу имущих власть, быть среди них «своим», монгольские феодалы искали знакомства с дочерьми высокопоставленных маньчжуров: удачный брак был пропуском в царство божье на земле. Порядки казались незыблемыми, их поддерживала военная машина и парази­ тирующий чиновничий аппарат. Шло разложение нравов и понижение характеров — признаки надвигающейся гибели. Во времена автономии (1911 г.) повелителем нврода стал богдо-гэгэн Джэбцзэн- дамба-хутухта, облаченный в желтые одежды бритоголовый монарх. Он завел подобие парламента из верхней и нижней палат, назначил пять министров (иностранных дел, внутренних дел, вооруженных сил, финансов и юстиции), затеял централизацию госу­ дарственного бюджета, но реформы почти что не затрагивали трудовую степь, оста­ вавшуюся в стороне от нервных столичных игр. Поговаривали, что богдо купил в Индии за большие деньги слона, строит ему дом на территории своей резиденции, но этот интерес имел касательство более к слону, нежели к власти. Традиции были столь сильны, а предрассудки так живучи, что даже после победы народной революции на троне оставался богдо-гэгэн, как ограниченный в своих правах монарх: сам он ничего не мог предпринять без ведома народного правительства. В 1924 году 8 ноября в 1І часов утра, или, как тогда говорили, в час лошади, в день беловатого зайца, в месяц голубоватой свиньи, в год голубой мыши в Улан- Баторе открылся Первый Великий Хурулдан. В зале заседания висел портрет Ленина, а трибуну так разрисовали, что она напоминала юрту. Из 77 избранных делегатов было 70 аратов (бедняков или середняков) и семеро из князей, умевших читать и пи­ сать и занимавших в правительстве посты. Я держал в руках протоколы этого собрания. Прекрасна была атмосфера, когда монголы приобщались к управлению государ­ ством. Араты впервые почувствовали себя хозяевами и смотрели на министров как на народных слуг, обязанных давать полный отчет. А вопросов было много, я выписывал их — для понимания времени они давали больше, чем многотомные труды историков. Выступает министр юстиции — из зала вопросы: __ Если будет обнаружено совместное воровство бедного с богатым, то убытки потерпевшего обязаны возместить оба вора или возмещает только богатый? __ Если князья и чиновники будут подбивать чужих жен и склонять их на свою сторону, заставляя изменять мужьям, то как судят таких лиц? __ Если чья-либо собака укусит кого-нибудь или лошадь лягнет, как судят в таких случаях? — Как судят лиц, которые в виде шутки отрезают чужие косы или волосы? На последний вопрос министр ответил: — До сих пор жалоб по поводу отрезания кос или волос не поступало! Один из делегатов спросил: _ Бывает ли так, что у нас расстреливаются лица, замешанные в государственной измене, независимо от степени их виновности и без особого тщательного р.сследо- вания? ^ Министр отвечал в том духе, что надобно выяснить, какие мотивы побудили деле­ гата задать подобный вопрос... И тут началось!