Сибирские огни, 1981, № 7

114 Л ЕО Н И Д Ш И Н К А Р ЕВ жа на арену цирка с дрессированными автобусами. Мы прощаемся, но Мунхэ не ухо­ дит, топчется у порога, рпустив голову. — Ты что, Мунхэ? — спрашиваю я. — Хорло ушла. — Куда ушла? — не понимаю я. — Взяла детей, ушла жить к матери. Совсем ушлаі Мунхэ плачет, уткнувшись мне в плечо. Мунхэ в переводе — Вечный... Власть Это произошло в Улан-Баторе, на втором этаже Дома правительства. Повестка дня была исчерпана. Председатель Великого Народного Хурала и его заместители засобирались по домам, речь зашла о принятом в тот день трудном решения. Мус- лимыйн Ахан, высокий худощавый казах из Баян-Ульгийского аймака нахлобучил на лоб расшитую тюбетейку: «Если боишься — не делай, если сделал — не бойся!» Ахан — один из четырех заместителей Председателя Великого Народного Хурала. Решительность Аханом унаследована от предков-повстанцѳв, переселившихся в XVI веке из Средней Азии в южную степь. Погрузив детей и утварь на повозки, казахи кочевали по чужой земле, не имея ни пристанища, ни подданства, ни готовой взять под защиту власти. Только в 1923 году скитальцы приняли монгольское гражданство, оставаясь при этом правоверными мусульманами, хранителями традиций. Старики за­ прещали сыновьям жениться на ком-либо, кроме казашек, а если молодой джигит заговаривал о юной халхаске или дербетке, старик сжимал кулаки: «Или ты меня убьешь, или я тебя убью!» Эти времена мало-помалу миновали. Восемьдесят тысяч казахов, граждан Монгольской Народной Республики, живут в юртах, их дети учатся на родном языке, газеты и журналы издаются на казахском, да и смешаные браки теперь привычны для них. А если старик станет сыну поперек дороги, ему пригрозят: «Смотри, дойдет до Ахана!» Я Долго не мог понять, откуда у чабана Ахана в степи такая власть. Ахану лет сорок пять, я часто слышал его имя в юртах или в пути, погоняя ло­ шадь и беседуя с пастухом, стараясь уловить, отчего старики говорят о нем с почте­ нием, как если бы это был выдающийся аксакал. Их можно понять: Ахан — сын доб­ рого мусульманина, работящий человек, решает государственные дела, да еще известен в Улан-Баторе. Из монгольских казахов вышло много ученых, врачей, деяте­ лей культуры, есть и министры. Они приезжают в отпуск и по привычке молодых лет, сбив на затылок лисий малахай, кружась на месте и радуясь, требуют коня, да седло, Да беркута на вытянутую руку. А через месяц прощаются с земляками и уезжают в город, обещая вернуться при первом же случае на пару дней. Ахан тут живет. У пологой горы Бурат стоит его юрта, в ней жена Мельке и восемь детей. Ка­ зашки прекрасные рукодельницы, но даже среди мастериц славятся вышивки его же­ ны. Вышивки на покрывалах, накидках, занавесках, скатертях. Но не уюта ради гонят к их юрте коней длиннобородые аксакалы. Им надо потолковать. В степи, где недели и месяцы ты предоставлен сам себе, а душа накапливает впечатления, готовая от пере­ грузки разрушиться, так важна душа, способная вместить еще и чужую печаль. У Аха­ на г л а з а - д в а кофейных зерна. Когда он слушает гостя, зерна увеличиваются в раз- мерах. Не так много людей, умеющих слушать, еще менее, способных сострадать. _ у ч укчей ,- говорил мне А х а н ,- когда рождается ребенок, ему напевают пес­ ню, она становится его песней и сопутствует ему всю жизнь. Каждый чукча знает свою песню. Казахи поют в степи, в седле, глядя на высокое небо, а мне иногда кажется- я чукча, во мне живет одна и та же песня. О чем она? Много на земле живых существ, но только человек способен улыбаться, а его душа — сострадать. Придет время, люди будут жить иначе, но даже когда все будут жить очень хорошо, не исчезнут стра­ дания и еще выше поднимется в цене способность сострадать.