Сибирские огни, 1981, № 7

111 «П УС ТЬ Н Е ПОКИН ЕТ ДУШ А ...» сия: усваивая новое, обогащая традиционное, они национальную культуру в обиду не дадут. Наш хурчи теперь редко бывает на спектаклях или концертах. Написал учебник игры на морин-хуре для начинающих, взялся вести в музыкальном училище класс юных морин-хуристов. У него двенадцать мальчиков, выходцъі из степи, выдержавшие большой конкурс. Училище каждый год выпускает восемь-десять молодых профес­ сиональных хурчи. Они пополняют ансамбли народных инструментов. Жамьяну хочет­ ся, он старается, чтобы каждый из них, он говорит, был философ и лирик. Такую вел он речь, когда семья собралась наконец за столом. Шел разговор о ценностях истин­ ных и мнимых, о вечном и непреходящем, тогда-то Жамьян повторил, всех оглядев, народную мудрость: Какие бы челюсти не жевали луговую траву, им все же белеть в степи костя­ ми, а луговая трава будет зеленеть вечно. Ушла о^сена , Современный монгол толпится на центральном почтамте Улан-Батора в очереди к газетному киоску, нетерпеливо ждет, пока продавщица распакует мешки со свежей почтой. Мешки только что привез фургон из аэропорта. На прилавке издания раэны« стран, все больше советские. Их и спрашивают чаще: уланбаторцы в массе своей зна­ ют русский, особенно интеллигенция и молодежь. Во всех школах изучают русский язык, а в двух столичных спецшколах с первого класса все преподавание на русском. И когда юный монгол говорит по телефону, внятно, чисто, без акцента, если он не назовет себя, не догадаешься, что беседуешь с маленьким иностранцем. Самолеты раз­ носят почту по далекой степи. Я уже привык, собираясь лететь в глухой сомон, дожи­ даться у трапа, пока погрузят газеты и журналы, прикидывать в уме вес мешков и вычислять, поднимет ли самолет сверх того и меня. Прежде в истории нации не наблю­ далось такого интереса к событиям в своей стране и в мире. На митинге рабочих в знак солидарности с патриотами Чили, после речей и транспарантов, когда зал опус­ тел, старенькая монголка, убирая помещение, говорила мне, опираясь на метлу: «Я то­ же дала деньги на помощь чилийцам. Люди должны друг другу помогатьі» Внутренняя личностная активность монголов стала отмечаться психологами лишь в последние десятилетия. На заре народной власти, да и еще многие годы спустя, на собраниях призывали бороться с «феодализмом в сознании», подразумевая скован­ ность мысли, отсутствие образования, слепую веру в авторитет, отрыв руководства от аратских масс, дремучую необязательность на всех уровнях. Ступи сюда железной подковой капитализм, собери у ворот толпы безработных, с ним вместе ворвалась бы стихия социальных пороков, но и протиснулось бы в умы пролетарское сознание. Вставай, проклятьем заклейменный! А последовательность была прервана, разомкну­ тые концы, не стыкуясь, торчали в общественной структуре, в экономической системе, в каждой черепной коробке, и надо было взять голыми руками обнаженные провода, стянуть их, поставить под новое напряжение. В 1934 году на седьмом Великом Народ­ ном Хурале говорили: «В результате революции мы сделали крупный шаг вперед по пути ликвидации феодальной культуры, к развитию национальной революционной культуры, но остатки прежней феодальной культуры тяготеют еще над нами. Взять, к примеру, методы работы многих наших служащих. Медлительность, чрезвычайное спокойствие и безразличие к выполняемому заданию, бюрократизм, маргашизм...— все это такие явления, которые у нас окончательно не изжиты и которые никак нельзя совместить с новой национальной революционной культурой. Это остатки рабского прошлого, и мы должны их добивать без сожаления и не откладывать на завтра». Мне всегда казалось, что понятие «маргашизм» принадлежит нашему времени, а вон оно когда было, оказывается... Требовалось что-то сделать, работы на четверть часа, в ответ слышишь — маргаш. Просил о чем-то, спрашивал, уговаривал — маргаш! Где дарга, когда придет? Маргаш! «Маргаш» — в переводе — «завтра», но это не обязательно подразумевало завт­ рашний день, чаще предполагало как-нибудь потом, со временем, однажды. И не еле-