Сибирские огни, 1981, № 7

«П УС ТЬ Н Е ПОКИН ЕТ ДУША...: Г09 горловой песне. Засурдиненная музыка туманно-звонкая, как донесенный ветром ко­ локольчик последней в обозе подводы, сообщающий ищущим впереди о благополучии перехода. Настоящего хурчи степь встречает с тем же традиционным почетом, что и любимого в местности борца, обладателя титула Непобедимого Льва или Могущест­ венного Слона: им подносят чашу кумыса на голубом хадаке. Так встречали, я это ви­ дел, народного артиста МНР Г. Жамьяна, здесь называемого Жамьян-хурчи, что озна­ чает высшую степень почтения. До выступления еще есть время, хурчи хочется побыть одному, вдохнуть вечерний степной воздух, кизячный сладкий дым, запахи детства. В дощатом загоне блеют овцы, женщина, сидя на корточках, доит кобылицу, струйки позванивают в жестяном ведре. Слуха коснется клекот птицы, взмах белого крыла, кружение беркута над караваном, бредущим поблизости через равнины средневеко­ вого города. Это звуки покоя, звуки радости, звуки жизни. Все эти шорохи, всплески, дребезжанья хурчи воспроизведет в свободной мелодии. Истинный хурчи бывает сча­ стлив, когда отдает, а не когда что-то плывет ему в руки. Нынешним хурчи не надобно превозносить чьи-то достоинства, чтобы получить на пропитание, но, с другой стороны, они уже не бросают в лицо ханов резкие слова. Потому, наверное, что нету ханов... Утрачивается дар словесной импровизации, хурчи все более становятся профессиональными музыкантами-исполнителями, хранящими в чистоте древние степные мелодии. Их меньше занимает публицистическая сторона, зато техника игры достигает вершин. Юрта набита битком. Собрались скотоводы всей местности, расселись на кошме, скрестив ноги и усадив на коленях детей. Жамьян появляется как из сказки: в краси­ вом шелковом халате, в расписных гутулах, в бараньей шапке, важно садится на низ­ кий орнаментированный табурет, почти касается седеющим виском конской головки, смычок исторгает из конских волос пленительные степные напевы. Я смотрел на сидя­ щих, пораженный их внимательностью, как будто они ловили не звуки, а обращенные к ним слова, открывающие им глаза на мир, лежащий от юрты во все стороны. На морин-хуре играл отец Жамьяна и четыре его брата, их семью приглашали выступать на надомах по всему Керулену, они были нарасхват, как хорошие гармони­ сты в русском селе. До восемнадцати лет Жамьян со всею семьей пас в степи стада, а когда по настоянию грамотных людей отец послал младшего сына в Улан-Батор, в художественное училище, молодой арат представить себе не мог, что морин-хур ста­ нет его профессиональной судьбой, что этим конем он покорит Европу, Азию, Африку. В Париже после концерта к нему подошел старый француз в красном шарфе, пере­ брошенном через плечо: «Скажите, мсье Жамьян, существовал ли морин-хур в армии Чингисхана?» — «У нас морин-хур известен еще с хуннских времен»,— отвечал мон­ гольский артист. «Не могу представить на этом инструменте военный марш. Не могу вообразить морин-хур, извините, в руках Чингисхана!» — «Для походов были барабаны и трубы. А на морин-хуре исполняли совсем другие мелодии. Под звуки морин-хура старые люди пели у степного костра: «Сын наш одинок на чужбине...» — «Простите, мсье Жамьян...» В юрте сгущались звуки морин-хура, прислоненного к левому колену Жамьяна, музыка упиралась в войлочные стены и вместе с дымом поднималась через круглое тоно а небо, освобождая место для новых мелодий. Глаза хурчи косились на головку коня, волосы упали на лоб, губы что-то шептали, и мне казалось, всех нас заворожило какое-то шаманистическое действо, внушающее нам те же прекрасные видения, какие в эти мгновения возбуждали музыканта. Жамьян опустил смычок и вытер рукавом ха­ лата мокрый лоб. Бледные лица все еще смотрели на хурчи, как будто мелодия про- должала звучать внутри них, хорршо слышимая. Ночью мы возвращались на машине в город, шел разговор о судьбах народной музыки, вспомнился случай, как запись монгольских мелодий послали Н. А. Римскому- Корсакову, тот назвал их «очень интересными», и даже пришла ему мысль использовать их «как элементы для собственных моих сочинений». __ Все перемешалось,— во тьме я вижу улыбку Жамьяна.— Театр оперы » балета в Улан-Баторе ставит «Шехерезаду» Римского-Корсакова, а начинающий композитор Жамьян пишет музыку балета... — Ваш однофамилец? — спрашиваю я.