Сибирские огни, 1981, № 7

1 0 8 Л ЕО Н И Д Ш И Н К А Р Е В удобные при переездах. В том народном оркестре тон задавал, возвышаясь над дру­ гими, любимец кочевников морин-хур, маленькая двухструнная виолончель с приглу­ шенным таинственным звучанием. Никакой другой инструмент так не задевает душу степняка. Гриф морин-хура увенчан головкой коня с большими удивленными глазами, наблюдающими то за пальцами музыканта, то за выражением его лица, бледного от зова земли. Странность в глазах коня и в глазах хурчи (так зовут исполнителей) объяс­ няет легенда, имеющая много вариаций. Я усльГшал ее в Восточном аймаке, на берегу Онона, где родился морин-хур и откуда происходят самые знаменитые исполнители. У бедного арата всю жизнь был один конь, верный друг, с которым не разлучались, и когда конь покинул этот мир, когда лежал он, неподвижный, у одинокой юрты, не­ счастный арат натянул на его кости струны, прикрепил к грифу голову коня, прислонил­ ся к ней своею головою, чтобы вместе быть им хотя бы душами. Смычок касался струн, возникал, как живой, поджарый рыжий конь, дрожа и жалуясь мятежным ржаньем, а напев уже стелился где-то в травинках, в осенних былинках, тоненько-тон­ ко, ломко, негромко, словно шептались в степи, касаясь плечами, хурчи и лошадь. Хурчи — монгольские менестрели. Они напевали встречным людям шутливую хвалу, получали подаяния, но их веселые куплеты не всегда бывали безобидны, что не прибавляло им заработка, но укрепляло их репутацию народных заступников, В далекие времена хурчи отдавали предпочтение не доходу, а репутации. В памяти монголов живет легенда о хурчи Аргасуне, бесстрашном певце, не желавшем кривить душой даже перед великим ханом. Говорят, возвращаясь из очередного похода, Чин­ гисхан встретил на пути музыканта и спросил, здорова ли ханша, их сыновья, весь на­ род. Хурчи запел: «Супруга твоя и сыновья твои здоровы! Но не знаешь ты, как живет весь народ твой. Жена твоя и сыновья твои здоровы, но не знаешь ты поведения ве­ ликого народа твоего. Поедает он кожу и кору, что найдет разорванным ртом своим, всего народа твоего поведенья не знаешь ты! Пьет он воду и снег, как случится, жаж­ дущим ртом своим, твоих монголов обычая и поведенья не знаешь ты!» (Перевод Н. П. Шастиной.) Между прочим, за эти дерзкие слова хурчи не исключили из ватаги менестрелей, ибо великого хана в тот момент больше занимало, как встретит законная первая жена весть о его женитьбе на корейской царевне: хан был человек, и ничто человеческое не было ему чуждо. По словам людей путешествующих, монгольский напев «тихий и протяжный; он приятен, даже трогателен, но вообще заунывный и, подобно пустыням их, располагает к задумчивости» (Иакинф Бичурин). Зато музыковеды, оказавшись в степи, собирая пе­ сенное народное искусство, бывали поражены уникальностью форм. Посланный на три месяца в Ургу в октябре 1923 года С. А. Кондратьев, имевший фонограф «Патепост» и записавший народные мелодии, обращал внимание образованной публики: «...не мо­ гу не выразить глубокого убеждения в том, что, наряду с формами, давно изжитыми западной музыкой,— народная монгольская музыка являет собою едва затронутую гРУДу драгоценностей, любовное отношение к которым может сократить наш путь ду­ ховного сближения с Востоком». Пока твой монгольский слаб для восприятия намеков, шуток, иносказаний, не то­ ропись оставить юрту, дождись минуты, когда хозяин, развеселее от чаши с кумысом, снимет со стены морин-хур, наденет на голову отороченную черным бархатом пира­ мидальную шапку, прислонит корпус инструмента к колену и коснется смычком струн из конского хвоста. Пальцы левой руки соскользнут вниз, окажутся под струнами, над ними, сбоку от них, но эти движения заметишь в первый миг, а чуть прикроешь глаза, отдашься течению мелодии, возникнет степь, зашумит трава, хрустнет белая кость под мохнатыми ногами верблюда, бредущего в караване древней тропой. Утратится поня­ тие времени, воздух будет насыщен спокойною мудростью: не помышляй, пожалуй­ ста, дурно, если можешь поступать хорошо. Приоткроется душа монгола, философа и лирика. Ему понятна чужая боль, он утешит твою печаль умными словами. Не отчаи­ вайся! Челюсти, жующие луговую траву, останутся белеть в степи костями, а луговая трава будет зеленеть вечно. Почти в каждой юрте у северной стенки на почетном месте висит морин-хур, гривастая лошадиная головка оглядывает переступающих порог. В монгольской семъе кто-то непременно играет, аккомпанируя тихим приглушенным звучанием протяжной I