Сибирские огни, 1981, № 7

104 Л ЕО Н И Д Ш И Н К А Р ЕВ тѳсняя примитивные верования, сливаясь с ними, хлынуло ламаистское учение, вера тибетских желтошапочников. Эта земля и прежде знавала странствующих буддийских монахов, они еще до нашей эры бродили меж кочевничьих юрт, ужасаясь кровавым жертвам перед онго- ном (духом предков), почитанию сложенных из грубого камня обо или святилищ на перевале в горах, бессильные обратить степное население в свою правоту. Только к концу XVI века сложились условия, когда Монголия и Тибет стали нуждаться друг в друге — их объединила религия. Связи становились такими тесными, что уже пра­ внука Алтан-хана объявили перерожденцем покойного Далай-ламы: он стал Далай- ламой IV по имени Ионтэн-джамцо. Нового правителя торжественно возвели на пре­ стол Дрэ-пунгского монастыря в Лхасе, а его сверстника тибетца Гэндун-нэсанг-джамцо послали в кочевую степь как наместника Далай-ламы среди монголов. Подобно тому, как средневековая Европа являла миру свою ученость на доведен­ ной до совершенства латыни, отличавшей образованного человека от невежды и по­ могавшей гуманистам разных стран свободно общаться, в монгольской степи изъясня­ лись на тибетском, принятом в монастырях и просвещенных юртах, или, по нашему говоря, в лучших домах. Молодые монголы получали тибетское образование, перево­ дили с тибетского, сами писали на нем. Монгольские сочинения на тибетском языке стали частью общемонгольской культуры. В юртах хранили и перечитывали «Букет бе­ лых лотосов», «Сокровищницу назидательных изречений», «Песни любимой»... Эти славные песни написал Далай-лама VI, которому только 9 лет из 64 пришлось носить высокий сан, он был изгнан и скитался. По точному наблюдению Б. Владимирцова, об­ разованный монгол делался как бы членом тибетского культурного мира, его позна­ ния, интересы и вкусы принадлежали этому миру. С половодьем тибетской культуры неслись в Монголию вымытые в коренных материнских породах валуны древнеиндийской традиции. Из глубины мифологии при­ шли в степной пантеон белые слоны, воины-обезьяны, многорукие и многоголовые защитники религии дхармапалы, клювастая птица Гаруди... У кочевничьего камелька услышишь прекрасные легенды, вроде бы новые и вместе с тем знакомые твоему слуху, как повесть о Раме и Сите, живших в дремучем сандаловом лесу. Злые демоны похитили красавицу Ситу и унесли ее на остров Ланку. Долог и труден был путь бла­ городного Рамы к возлюбленной. Ему на помощь пришли обезьяньи войска. Обезьяны взялись за руки и за ноги, образуя живой мост к острову. Страшное лицо ца£я демо­ нов отражалось в тысяче просмоленных стен, но смельчаки все-таки обнаружили его настоящее лицо, поразили его стрелой и освободили Ситу. Новые версии «Рамаяны» на монгольском и тибетском, мировой науке прежде неизвестные, опубликовал ака­ демик Ц. Дамдинсурэн, патриарх национальной литературы и филологии. Имя названо — о нем пойдет речь. В первый раз я увидел его в Государственной публичной библиотеке при Акаде­ мии наук МНР, под сводами темницы, где на едва освещенных полках, укрытых полу­ тьмой, прижались один к другому манускрипты, пергаменты, шелковые свитки, древ­ нейшие книги со страницами-досками. Хранитель фондов, поднатужась, взял в руки том длиною в метр и раскрыл страницу наугад: «Пусті видят слепые, пусть слышат глухие, пусть жены рождают без мук...» Индийская поэма «Путь к свету» переведена монголами в начале XIV века, за шесть столетий до того, как с ней познакомились европейские народы. «Какая из книг самая древняя?» — Спрашивал я, оглядывая сло­ женный из шелковых свертков Монблан: энциклопедическое собрание Ганджур в ста восьми томах и Данджур в двухстах двадцати шести томах. «Этот манускрипт на паль­ мовых листьях,— отвечал хранитель.— Санскрит, XI век». Пальмовые листья гнуты узкой гармошкой. Хранитель растянул их, как меха, красивые буквы прыгали перед глазами, но смысл их был для меня непостижим. >,с По легенде, первый монгольский алфавит начертал тибетский монах Гунгаджел- цан. Это было семь веков назад. В кочевой степи на восходе солнца ему явилась мо?- лодая женщина с кожемялкой на плече. Видение очаровало монаха, он водил палкой по земле, запечатлевая образ, а выходили буквы. Так это было или иначе, но в узорах древнего монгольского письма при небольшом воображении видишь силуэты, еще волнующие в живом мире. Народные чеканщики, граверы, ювелиры оформляли книги