Сибирские огни, 1981, № 7

«П УС ТЬ Н Е ПОКИН ЕТ ДУШ А ...» 101 амулеты, подвески, исполненные с безупречным вкусом. Серебро было составной частью «девяти драгоценностей», которыми написаны древние мудрые книги. В улан­ баторских книгохранилищах есть трактаты на литых серебряных пластинках-страницах, и если собрать все тома какого-то одного сочинения, оно потянет, пожалуй, несколько сот килограммов. Искусство серебряной полиграфии передавалось от отца к сыну и было в народе высоко почитаемо. Иногда для издания одной только книги резчику не хватало^жиэни. Можно представить, какими должны были быть в книге мысли, что­ бы оправдать такое издание. Высокий сан алтан-дархана в степи знали только мужчины. Это несколько стран­ но, если учесть, что у других азиатских народов было немало женщин — мастериц по металлу. Скажем, у якутов украшения из серебра, исполненные женскими руками, являют собою высокие образцы национального прикладного искусства. У монголов, видимо, это было единственное занятие, которое мужчины оставили за собой. Но се­ годня монголки и в этой, кажется, последней, сфере добились равноправия. На соз­ данной несколько лет назад улан-баторской ювелирной фабрике художниками и ма­ стерами по серебру работают вместе мужчины и женщины, пожалуй, женщин побольше. Там встретишь мастериц из Дариганги. За их изделиями в столичном уни­ вермаге всегда большая очередь — горожане, степняки, иностранные гости. Вы, наверно, первый в родословном дереве семьи, кто не пасет скот маньч­ журского императора? — спросил я. Первым был отец,— сказал Багул.— Он бросил императорский скот и ушел в горы с Торой-банди. Торой-банди — предводитель повстанцев, монгольский Стенька Разин. Повстанцев называли сайн-эрами. Сайн — это «хорошо», а сайн-эры вроде как «молодцы». Они носились на быстрых конях по сгепи, отбирали скот у богатых; пере­ давали беднякам. За ними охотились воинские части, но сайн-эры жили в степных пещерах, прятались в горах, скрывались у пастухов, недостаточно храбрых, чтобы примкнуть к движению, но вполне способных гордиться смельчаками, высоко подняв­ шими достоинство пастушьего племени. Правда, в сайн-эры шли и откровенные коно­ крады, торговавшие лошадьми, многие тут заряжались вольнолюбивым духом и ощу­ щением протестующей силы. Налеты сайн-эров были психическими атаками непокор­ ности, понятные пастухам, желавшим утратить привычку к подчинению. Народным любимцем стал Торой-банди, даригангасский пастух, первым преодо­ левший в себе рабский страх, вожак мятежной степи. О Торой-банди араты поют в юр­ тах до сих пор, прославляют отвагу и дерзость, но мне показалось, когда я слушал пеСни, степь все-таки больше любила в нем верность товариществу и сыновнюю неж­ ность к матери. В юртах висят журнальные репродукции картины, изображающей ко­ роткое свидание вожака повстанцев с матерью на вершине горы. Низко плывут обла­ ка, переминается с ноги на ногу оседланный конь, пора уходить к друзьям, а мать, припав к груди сына, не в силах отпустить его в опасный далекий путь. Очень чело- эѵ, вечна эта картина, как и печальные песни, как все, связанное с предводителем сайн- эров. Говорят, под именем Торой-банди действовал даригангасский пастух Нанзан, ро­ дившийся в 1830 году и проживший семьдесят четыре года. Носясь по горам и доли­ нам, укрываясь от преследователей, он сочинял песни, которые подхватывала степь, окрестная земля. В одной, песне отчаянный певец признавался в сыновней любви к землякам: «Не мог бы жить Торой, когда бы не было народа, вы подарили под горой мне?чувство сладкое — свободу!» Вслед за Багулом я полез узким темным лазом в пещеру, где прятались сайн- эры. Фонарик скользил по мокрым сводам, по заснеженному потолку, по лужам под ногами, мы пробирались, держась за руки, ко второму подземелью, но и там явных следов человеческого жилья не нашли и, продрогнув, повернули обратно. У выхода из пещеры камни имели следы копоти. Может быть, здесь сайн-эры жгли костры, вы­ слав в горы дозорных. Не знаю, исполняют ли песни о сайн-эрах по радио или на те- .ЛЮК • левидении, мне слышать не приходилось, но если они известны каждому монголу, а они действительно известны, то объяснение надо искать в прекрасном совпадении идеалов добра и справедливости, как они представляются монголам и как воплощены