Сибирские огни, 1981, № 6

принес к печи шершавые поленья, в розетку штепсель поспешил втолкнуть. ...Зеркальный чайник скоро закипает, от печки тянет ласковым теплом, и аромат картофельный витает над малость накренившимся столом. А под вечер игрушечную баньку, пригорбившись, отец идет топить. Ах, мама, полотенце мне достань-ка, а после чай с малиной будем пить. И вот течет неспешная густая о давних днях бесхитростная речь, и в слове материнском прорастает мотив о том, как жизнь ценить-беречь: не хоронясь от тяготы и боли, когда в упряжку общую впряжен, уметь взвалить их на себя поболе,— ведь для людей и в риске есть резон. По-гЛупому кто ж лезет на рожоиі Известно все: коварен тихий омут, не свиньям — бисер,— мудрость говорит, и не тверди привычных слов глухому, не пей вина, когда не веселит. Не суйся в воду, не узнавши броду... Понятно все... Но, мама, как же быть! — ведь не теперь подмечено народом: когда бы знать, соломку б подстелить... РОДОДЕНДРОНЫ Изнеженные, южные созданья! Нисколько их, конечно, не виня, напомнить захотелось на прощанье, что есть у них недальняя родия. По молчаливым прибайкальским сопкам, снега еще не стают— не сойдут,— так некичливо радостно и робко невзрачные кустарники цветут. Окутав склоны лиловатым дымом, приберегая впрок зеленый взрыв, весну они вершат неповторимо, родного края облик сотворив. Кустарник-рододендрон, а в народе давным-давно багульником крещен, здесь дикарю ничуть не хуже вроде, чем в южных пышных парках. А еще в горах Саянских у полей ледовых почти на голом камне в дни весны