Сибирские огни, 1981, № 6
106 ВАЛЕРИИ МУРЗАКОВ хоромы на этом месте возведет, будьте спокойны, деньги у него есть. Если не дорожиться, мам, то продать можно быстро. — Дорожить, дорожиться. А как же...— Шура хотела сказать, а как же отец, но почему-то застыдилась. — Мамочка, для меня это так же, как и для тебя. Все равно, что руку отрезать,— всхлипнула Ирина. — Может быть, хватит, наконец, лирики? — сказал зять — Скажи Александре Матвеевне, что если она не продаст свою халабуду, то мы не получим трехкомнатную квартиру, а получим двухкомнатную, пото му что она у нас домовладелица, и никакая контора не даст ей справку о неимении строения. Ирина плакала навзрыд, стоило ей начать, она уже не могла сдер жаться. — И еще скажи, что я на этом совсем не настаиваю, меня вполне устраивают две комнаты. А для вечерней работы хватит кухни. Ты ска жи это мамаше, а то она подумает. И с меня хватит, я иду баиньки.—Он стремительно пошел через комнату, потерял тапок, вернулся, с досадой и разделяя каждое слово сказал: — Надо читать газеты, моя дорогая. Пожилые родители желают жить без детей. Некоторые даже предпочитают дома престарелых, бо гадельни то есть. Особенно, конечно, на западе. — Не хочу! — вдруг закричала Шура, и еще раз тонко, задыха ясь: — «Не хочу-у!» — Вскочила с места, держась рукой за грудь, сгре бая ногами половики, роняя стулья, добрела до своего угла и рухнула на кровать. Сознания она не потеряла, но говорить не могла. Она молча смот рела, как в дочериных руках дрожит пузырек с валерьянкой, и не в си лах была даже помаячить рукой, что ей ничего не надо. Ирина пыталась сквозь стиснутые зубы влить ей лекарство в рот, обливала платье и грудь. Минут через десять Шуре стало лучше. Приступ проходил посте пенно. Шуре показалось, что она была заморожена и вдруг начала от таивать, тоненькими иголочками закололо ноги, к пальцам рук прилило тепло. Шура ими тихо пошевелила. И шепотом, боясь спугнуть просы пающееся в ней живое, сказала Ирине: — Уже прошло. Накрой меня и иди, я спать хочу. Веки ее налились тяжестью, она закрыла глаза, почувствовала еще прикосновение мокрой от слез и холодной Ирининой щеки и уснула. На следующий день Шура проснулась поздно, в доме было тихо и •почти светло, все разошлись. Спала она крепко, но сон был какой-то тяжелый, как после ночной смены. Тело было вялым, и хотелось еще спать, но надо было топить печку, хозяйствовать. Шура опустила с кровати ноги и обнаружила, что она без чулок и раздетая. «Когда же это я разделась? Не припомню. Заспала, видно». Она босиком пошла на кухню, сполоснула лицо и хотела долить в рукомойник ковшик свеженькой воды. Но бачок был пуст. — Хозяева. Как же будете без меня жить? — проворчала Шура. Она помнила весь вчерашний разговор, но не хотела о нем думать. Раз она сказала «нет», то чего еще. Она их вырастила, внучку подняла. По живет теперь для себя. В цехе бабы часто обсуждали этот вопрос — по жить для себя. Шура оделась, взяла в сенях ведра (на санках было еще нельзя, снег в этом году запаздывал, хотя по ночам уже крепко приморажива ло), на заиндевевшем крылечке остановилась, сняла с гвоздя коромыс ло, перевернула носком сапога смерзшуюся тряпку, о которую вытира ли ноги, потопталась на ней, чтобы она не лежала коробом, и, удивляясь
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2