Сибирские огни, 1981, № 6
102 ВАЛЕРИИ МУРЗАКОВ лу выгреби, на тротуаре перед домом снег размети. Раньше Шура,как-то все делала сама. В привычку и не работа вроде. Ну, а Борису все это было не с руки. Он первое время и телогрейку надевать стеснялся. Мне, говорит, не тяжело, это для меня как физзарядка, но времени жалко. Время идет, а тема стоит. Шура прикинет своим умом, правильно как будто рассуждает человек. Раз у него склад такой умственный, пусть изобретает. Пока они спят, она все по дому и во дворе переделает, и воды на санках бачок привезет. На санках не тяжело. Но Ирине это дело не понравилось. — Ты, мама, брось. Без темы его я как-нибудь обойдусь, а без мужа навряд ли. Вот переедем в благоустроенную, тогда пусть хоть до пенсии свою диссертацию пишет. А пока хоть от пьянки отвадили, и то ладно. Борис и правда увлекся хозяйством, то задумал теплицу во дворе строить, чтобы круглый год в доме свежие огурцы и помидоры были, по том решил местное отопление сделать, достал где-то старые трубы, но тоже охладел. А перегородку все же соорудил. И вот тут стали в завкоме снова разбирать заявление на квартиры, потому что из бараков уже всех переселили и завод своими силами решил строить два пятиэтажных до ма. Ирина подсчитала, что в одном из этих домов должны и ей выделить квартиру. Но ее оставили в том же списке, а в завкоме объяснили, что так как она живет не в общежитии и не на частной квартире, а у матери, то может еще подождать. Сколько продлится это «еще», никто ей толком объяснить не мог. Домой она пришла вялой, с заплывшими от слез гла зами и на следующий день подала заявление об увольнении. Работу она нашла на химическом комбинате за городом, где твердо обещали кварти ру в течение пяти лет, и с тех пор ездила туда, хотя на дорогу в один ко нец тратила почти два часа. Зять настоял, чтобы для страховки они у Шуры выписались, а прописались где-то у одинокой старухи, которой ежемесячно платили за прописку по три рубля. И вот с того момента Шура потеряла в своем доме право голоса. Зять окончательно выпрягся, и уж на что Шура была не любительница вмешиваться в семейные дела, а иногда не выдерживала и пыталась его усовестить. Но теперь Ирина всегда вставала на сторону мужа и гово рила, что если бы не проклятый дом, то давно бы они получили квартиру, а Борис бы наверняка закончил свою диссертацию, и они жили бы как лю ди. Шура понимала, что хотела сказать Ирина, но сама она вкладывала в слова «как люди» другой смысл. Если бы она попыталась об этом рас сказать, то ее никто бы не стал слушать. Зять бы сказал, что она «не адекватна действительности» или еще что-нибудь совсем непонятное. Как тогда. Он ведь видит, какая Галинка приходит, на нее смотреть жал ко. А у него один ответ: — Спорт, мамаша, требует жертв, как всякое искусство. И когда вы чего-то не понимаете, то лучше помолчите. Может быть, и действительно ей было лучше промолчать, но она не смогла и от жалости к внучке, и от досады, что он затронул дом. Если действительно это так нужно, то почему у него оказалось так мало поро ху и она теперь каждый день ходит вечером встречать внучку и по часу мерзнет на трамвайной остановке. И тут зять взбеленился: — Я мало жертвовал, я все оставил в этих стенах, я на вашем ого роде талант свой закопал. Борис остановился перед Ириной, словно ища у нее поддержки. Но Ирина по-прежнему молчала, сидела неподвижно, и в этой своей не подвижности казалась почему-то еще грузней. — Вы посмотрите на свою дочь, ей тридцать пять лет, а она носит пятьдесят шестой размер.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2