Сибирские огни, 1981, № 5

74 МИХАИЛ ШАНГИН У меня от ожидания такой сцены гулко колотится сердце и губы сами собой, до боли в скулах, растягиваются в улыбке. И дождался. Вышла мать на порог босая, в старенькой бесцветной кофтенке, простоволосая, из-за ушей торчат две малюсенькие седые косички, и хотя не всплеснула она в изумлении руками, не вскричала восторжен­ ным голосом —лицо ее выражает полускрытое довольство, и спрашива­ ет она чуточку поласковее обычного: — Бочка-то пустая али с водой? — С водой. Больше половины. — Откуда вода? — С болотца. Пресная. Мать откровенно обрадовалась: — Вот хорошо-то! Ты иди в избу. Поешь там. На столе кринка с простоквашей, на загнетке в сковородке картошка. Я прошел в избу. Мать в сенях загремела ведрами. Достал из печки сковородку с картошкой —поджаристой, вкусню- щей; быстро управился с ней и опорожнил всю кринку простокваши. Нашел под койкой старые чуни, а на портянки, перерыв все в избе, не мог найти ни одной подходящей тряпки. Еще в избе, сквозь мутное окно, я заметил какой-то ералаш на улице. Вокруг водовозки, позвякивая ведрами, толпились почти все наши ближние и дальние соседки. Мать стояла на подножке телеги с моим ведром в руках и распоряжалась колхозной водой, как своей собст­ венной. Застал ее в разгар препирательства с тузиковой бабушкой. — Ты, Артемовна, не суй свое ведро. Нет для тя воды. — Чем я тебя прогневила, Антоновна? — Аль забыла, как намедни курицу мою в капкан изловила? — Так ить на своем огороде капкан-то ставила. Курицы, холеры, одолели. Все луковые грядки изрыли, лихоманки. — Свою небось не поймала. Мою сцапала. — Сама она заскочила, матушка. Не толкала я ее туда насильст­ венно. И ничего ей не изделала —отпустила с богом. — С богом, говоришь?! С одной ноженькой ты ее отпустила... Инва­ лидкой изделала. Вон она, полюбуйся, на деревяшке скокает. — Ты уж не гневайся, Антоновна, заберу я ее. А ты себе из моих выбери, какая приглянется. — Ну да бог с тобой, сами зарубим и съедим,— сменяет мать гнев на милость, удовлетворенная покорностью соседки.—Подставляй свое ведро. Мать наливает в ее ведро воды и продолжает распоряжаться: — Ты, Дарья, погодь, не суй свои бакырищи. Тебе не к спеху. Да­ вай, Шуранька, свои ведерки... Тебе, голубонька, скорее надо со своими сиротинками. Я вскочил верхом на бочку и лег животом на ее отверстие: — Ты что, мама, делаешь?! Вода-то колхозная! А если Левкина увидит али Остапов?! — Не блажи,—сердится мать,— божья вода, с болотца... И ты ее привез... При чем здесь колхоз? — А бык чей? — колхозный! А бочка чья? —колхозная! — А мы чьи? — тоже колхозные. Но меня таким доводом не собьешь. Я плотно прикрываю отвер­ стие в бочке своим телом, решив до конца, чтобы со мной ни делали,— выстоять. Мать в растерянности; ей и неудобно перед соседками, и при­ менить против меня крутые меры, например, дать по затылку, при всех не решается.