Сибирские огни, 1981, № 5

С НЕБА ЗВЕЗДОЧКА УПАЛА 59 — Уберите, к язве, все с лавки! —закричала мать на девчонок. Те бросились к лавкам, сбросили с них на пол весь хлам: полешки, тряпичные куклы, пузырьки. Играли, видно, здесь в свои нехитрые иг­ рушки до получения страшного известия... Мать посадила Татьяну на лавку, привалила спиной к оконному косяку; та чуть приоткрыла глаза, застонала: — Мамашенька...— и забилась, задергалась в руках матери. — Мамашенька... Маманька моя... Феденьку-то... Сыночка моего... Кровиночку... Убили ведь... И Федю... И Федю... Обоих ведь убили... Мать, обхватив голову Татьяны рукой, в которой мелко дрожала и плескалась водой кружка, затряслась, зарыдала вместе с ней: — Да, родная ты моя... Да какие разнесчастные мы на свет роди­ лись... Да кто это придумал войну проклятую... Самих бы их туда, из­ вергов... Чтоб не питались они кровью наших детушек... Завыли, заголосили девчонки, обхватив и свою, и мою мать тощими ручонками: — Мама, мамочка, не надо... — Баба, бабушка, не надо... Я тихонько продвигался к порогу и один не ревел здесь, у меня лишь сами собой текли из глаз слезы и больно-больно, до невыразимой тоски было больно в груди. Вот она, война-то... Пришла по-настоящему сюда, показала все свое страшное лицо, всю свою ужасную изнанку... Вот она —голосит в четы­ ре голоса... Частой «гостьей» была похоронка в нашей деревне. Редкий день обходился без нее. Получали их и молодые, и пожилые женщины, и совсем старухи. . Как они принимали свою беду? — наверно, каждая по-разному. Я ни разу не видел, что творилось в такие минуты за глу­ хими стенами деревенских изб; узнавал о постигшей семью беде от ма­ тери или от другого кого, чаще от ребят-сверстников, на которых сва­ ливалось это горе. И как я ни сочувствовал своим товарищам, как ни понимал, какое непоправимое несчастье несет в семью весть о смерти близкого челове­ ка, все же затрагивало меня это поверхностно, почти безболезненно, во всяком случае, только сейчас —в избушке своей сестры, при виде ее обезумевших глаз, этих истошно голосящих девчонок, которые, каза­ лось, довели свои чувства до предела и дальше некуда, дальше, как пе­ ретянутые струны, все порвется, при виде своей плачущей матери, в ко­ торой оказалось столько внутренней силы, мудрости и мужества, я понял всю глубину горя, которое принесла людям война. И неизвестно еще, для кого она мучительнее и тяжелее. Для тех, кто там, на фронте, смотрит в лицо смерти и ждет ее с минуты на ми­ нуту, или для тех, кто каждодневно ждет весточки с фронта и не знаег, радоваться ли ему, когда почтальон заворачивает в их осиротелый двор... и не черную ли беду несет он в своей сумке... ■ И уж для тех, кто получил эту страшную весть, кто не ждет больше, вздрагивая от каждого стука почтальона, кто буйно ли, тихо ли принял известие о смерти мужа, отца или сына, или о нескольких сразу, как наша Татьяна, для тех война останется навеки самой больной, самой кровоточащей раной на сердце... Все излечивает время: зарастают раны земли, восстанавливаются города и села, заживают раны на теле... И только раны души болят и кровоточат до последнего дня жизни и уходят с человеком в могилу. Забыла мать о своем недавнем сердце на Татьяну; сблизило, срод­ нило их снова горе... Я вскоре ушел, подавленный всем виденным и растерянный как-то... не ожидавший такого удара — сразившего мою сестру, племянниц и