Сибирские огни, 1981, № 5

С НЕБА ЗВЕЗДОЧКА УПАЛА 57 — Цунай занарядил? — Ага. Ты мне расскажи, что надо делать? — Перво-наперво, с утра пораньше, завези две бочки воды из озе­ ра на свинарник. Потом съездишь на болотце за пресной. Полбочки свезешь в тракторный отряд, полбочки —на бригаду. После обеда еще одну бочку развезешь: в контору, строителям, на сенокос и еще там, ку­ да скажут. Потом дров привезешь кухарке, в свинарник, стряпухе... — О дровах не надо,— остановил я Петра Поляка,—дрова, ЦуНай сказал, Бисса заставит возить. — То добже,— кивнул головой Петро Поляк. Он разговаривал и все резал и резал табак, который уже сыпался поверх ящичка на землю.— А я сомневался, не посмеялся ли Цунай над тобой. Где тебе со всем справиться. А одну воду возить — сдюжишь. То добже,— еще раз по­ вторил он.— В большой жар отдыхай. Анталип жар не любит. Я посидел еще немного. Помолчали. — Ну, я, наверно, пойду... Ночевать-то, поди, в бригаде надо? — Тебе лучше в бригаде,—посоветовал Петро Поляк.— Встал и запрягай. Не тащиться в несусветную рань полторы версты из деревни. — Пойду тогда. Прощай, дядя Петро. — Прощевай, Ваньчша,—Петро взял мою ручонку в свою огром­ ную шершавую ладонь, осторожно сжал и потряс ее.— Прощевай, малец. Я прощался и почему-то не мог прямо смотреть на Петра Поляка, лишь искоса, украдкой взглянул на него сбоку... И он запечатлелся в моей памяти большой, расстроенный, с вытянутыми чернопятыми нога­ ми, и еще —желтый табачный стебель, который он держал в руке, и глаза, вернее, один глаз, покрасневший, запавший, невинно-тревожный. И ограда запомнилась: добротная, с аккуратными надворными построй­ ками, где каждая мелочь при своем месте. И снаружи ограды —такой же порядок: все уделано, улажено, подметено. И полянка напротив ог­ рады — ухожена, в густом разросшемся спорыше — ни соринки. Лишь изба стоит, как будто чужая здесь: не блеснет ни единым стеклышком — все окна позаставлены дощечками, затыканы рваным тряпьем и грязными подушками. Сколько сидел с Петром в ограде, же­ ны его — Феклы Полячки —нигде не было видно. Спит, наверно, в сво­ ей захламленной избушке, и горя ей мало. И после никто не слышал ни разу от Феклы, чтобы охнула она о Петре Поляке — своем втором му­ же,—даже когда получила последнее письмо от него из больницы. О первом вспоминала часто. Разрушилась первая семья, а вторая не склеилаСь. И прозябали несколько лет под одной крышей две разные половинки, не нужные друг другу и несовместимые, как их изба с огра­ дой™ ...Тревожное беспокойство Петра перед завтрашней неизвестностью, которая так круто и безжалостно ломала весь его тихий, размеренный быт, его испуганная беспомощность перед этой неизвестностью, внутрен­ няя подавленность, которую он неумело пытался скрыть от меня за шут­ ливым разговором, но которая так и проступала во всем его облике, все это взволновало меня, вызвало тоскливую жалость в сердце... И все же эти чувства мои были легким ветерком по сравнению с той бурей, которая обрушилась на меня через несколько минут после того, как я расстался с Петром... По пути к дому, поравнявшись с избушкой Сазана и вывернув из-за ее угла на нашу улицу, я увидел бегущую навстречу мне мать. Она про­ бежала рядом, кажется, и не заметив меня. И я не успел ее добром разглядеть; мелькнуло мимо только темное морщинистое лицо, выбитые