Сибирские огни, 1981, № 5
54 МИХАИЛ ШАНГИН — Пнями и сучьями. — Дак, чтобы были пни и сучья, надо сперва дерево срубить. — Деревья рубить нельзя. — Тогда откуда возьмутся пни? — Не мое дело. Мое дело — стеречь лес от хищений. — Все правильно. Но ты рассуди по-человечески,— Цунай облоко тился рукой о стол, несколько раз глубоко затянулся и выплюнул оку рок в подпорог.— Вникни, как трудно людям... Вот послушай. Я— бри гадир. Ты—-лесник. У каждого из нас своя задача, понимаю... Но вот как их решать... Моя, к примеру, задача, чтобы все члены бригады еже дневно от зари до зари были на колхозной работе. Иначе нельзя. Не управимся. Пострадает общее дело. Сам знаешь крестьянский труд — одна работа набегает на другую. А у них, у каждого, есть свой огород, личный скот, за счет чего, по правде говоря, только и живут. Весной я езжу по личным огородам и гоню с них людей на колхозную работу. Не даю людям вовремя посадить свою картошку. Осенью тоже не даю им возможности вовремя выкопать ее потому, что гибнет колхозная. В се нокос я разыскиваю колхозников по кустам и отбираю косы, когда они в дневное время косят сено для своей буренки. А как мне быть, если срывается заготовка сена для общественного скота? И все же я знаю, что люди всякими правдами и неправдами, урывками, где ночью, где в ненастье уберут свою картошку, заготовят для коровы сено... И сам я где-то, насколько в моих силах, предоставлю им хоть какую-то воз можность для этого... Дошло? — Что? — А то, что люди все сделают, из любого трудного положения най дут выход. Оставь им хоть самую малую возможность для этого. Жить- то людям надо и, как ни трудно, хочется... Ну а вы с топливом скрутили их окончательно... За горло взяли. — Что ты ко мне вязнешь? Я честно сполняю свою службу. — Дослушай до конца. Деляны вы не выделяете. Дров или угля в городе колхозникам не продают. Да и денег у них таких нет, чтобы ку пить топливо. Как им зимовать? Посоветуй. Гоша налил из четверти в глиняную кружку самогонки (мать при прятала наш единственный стеклянный стакан, опасаясь, что Гоша за- глонет его), раздув ноздри, понюхал самогон, поморщился, пить не стал, поставил кружку на стол: — Я вам не советчик. Лес рубить нельзя, и точка. — Но печи топить —надо. Обогреваться —надо. Еду варить —надо. Вот и пойми, хотя ты не хуже меня понимаешь, что люди все равно лес воровать будут—стреляйте их! А почему бы не нарезать деляну за конно? — Нет таких законов, чтоб колхозникам деляны... — А что, по-твоему, есть такие законы, чтобы людей, как тарака нов, вымораживать зимой? — Я честно сполняю свою службу. — Заладил: честно, честно. Объедать, зорить людей — честная служба?! — Зато никого под суд не отдал. Слыхал небось, как за лес строго судят? — Да уж лучше бы судил. Может, и там бы скорее поняли, что не могут люди без топлива у нас, в Сибири, прожить в лютые зимы... А ты... «Честно служу». Ради своей выгоды ты служишь, честняк! — Какой-такой выгоды? — А чтоб нажраться от пуза да напиться до соплей. Ради этого ты и в суд не подаешь и ради этого не пощадишь ни детную вдову, ни не мощную старуху. Такой закон только тебе и в пользу.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2