Сибирские огни, 1981, № 5
30 НИКОЛАИ САМОХИН ...Он допил эту водку, вышел во двор. Жинка успела поснимать белье. Как-никак в доме был праздник, и болтаться тряпкам в такой день вроде не полагалось. Он постоял, ощущая на себе чужие взгляды, как нацеленные ство лы Вроде и не было никого снаружи, а чувствовалось: смотрят отку да-то, ждут — что дальше будет? — А я их взорву! — громко сказал отец. И сам поверил в серьез ность своих намерений.— У меня в мешке две гранаты. Противотанко вые. Как соберутся вечером все вместе, паразиты,— я им в окно заедре- ню! Ей-бо, покидаю! Дергунов на другой день бегал по соседям с бумагой: слышали, мол? Сосед меня убить грозился. Подпишитесь. Но Дергунов и его бумага, никем так и не подписанная, были пос ле, а в этот день, вернее, уже вечер, отец засобирался на конный двор: хочу с мужиками поздоровкаться. Жена не стала его удерживать, поняла: надо человеку выходиться, спустить пар. Конный двор находился неподалеку, в конце улицы, и, как подраз деление, пока что необходимое для алюминиевого завода, занимал про сторную территорию. Главной примечательностью его была большая ровная поляна, заросшая низкой муравой. На эту поляну давно зари лись футболисты команды «Алюминьстроевец», однако начальник кон ного двора Роберт Робертович Семке ее не отдавал: нам, дескать, ло шадей негде будет выгуливать. Хотя кого там выгуливать? Заморенных кляч-монголок? Но директор треста «Алюминьстрой», мало что пони мавший в лошадях, уважал мнение товарища Семке, и поляна сохраня лась в неприкосновенности, на радость окрестным ребятишкам, они иг рали здесь в лапту. А другой раз и сами коновозчики схватывались. По бросают в кучу дождевики, сапоги сбросят — и айда-пошел. Только трава из-под ног летит. Отец разыскал в заборе знакомую доску, «прихваченную лишь свер ху на один гвоздик, отодвинул ее, проник на территорию. Поляна и сегодня не пустовала. Мужики забили посредине кол, поставили на не го пустую консервную банку и, отступив метров на полета, стреляли в нее из малопульки. Все тут были свои, знакомые: одноногий шорник Силин, очень по хожий личностью на того раненого замполита,’ который все кричал: «Отвоевался я, сынки» (отец тогда аж вздрогнул: «Силин!» — да вовре мя спохватился, откуда ему взяться здесь); Алешка Сковородин (он как раз лежал, разбросав толстые ноги, целился); дед Столбовой — ма ленький человечек, ростом не выше десятилетнего пацана, но непомерно широкий — хоть поставь его, хоть положи; Наум Либман — угрюмый бельмастый дядя, с руками до колен, бывший одесский биндюжник, прижившийся в Сибири после отсидки. Товарищ Семке тоже принимал участие в забаве. Интересный был человек Роберт Робертович, молодой еще, грамотный, одевался чисто, культурно. Посмотришь на него — не конного двора начальник, а секретарь райкома, не меньше. Но с коно- возчиками, грубыми людьми, держался по-свойски, не Заносился, жил, как говорится, душа в душу, Мужики стреляли из положения «лежа», а Роберт Робертович бе гал за их спинами,нервничал: — Эх, стрелки.. Эх, косорукие! Мазилы! Банку сбить не могут. Вам не в банку, вам в телегу целиться! Сам товарищ Семке тоже промазал, но его, как. начальника, огор чало такое дружное неумение подчиненных. Увидев подходившего отца, Роберт Робертович в азарте даже не поздоровался, а сразу закричал:
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2