Сибирские огни, 1981, № 5
28 НИКОЛАИ САМОХИН искал машинально ямки или бугорка, за который в случае чего можно сунуться. И в голове скакали два бодрых слова: «Жить можно... жить можно...» Эти слова сказал он себе тому назад с полчаса, они привязались и не отпускали его. Ночью подтянулась какая-то артиллерийская часть и на рассвете постреляла из-под леса по деревне. Постреляли ребята не густо — ви дать, чем богаты были,— но отец, глядя на редкую цепочку черных раз рывов и вспоминая, сколько вчера они напластали немцев, все же поду мал: «Ну, теперь-то жить можно». А еще светило только взошедшее солнышко — такое весеннее, до машнее, деревенское: земля, не успевшая оттаять, не липла на ботин ки, и уцелевший снег не расшлепывался под ногами в скользкую жижу. «Жить можно... жить можно... можно». Мина лопнула близко. Левую руку р^зко кинуло вверх и в сторону — и сразу же руке сде- •лалось горячо. Он остановился, присел, поднес руку к лицу. Увидел близко гряз но-багровый комок с ненормально торчащими пальцами, почувство вал, как поползла к горлу тошнота. «Да это же меня ранило,— догадался отец,— вот что... ранило». Он завернул руку полой ватника, еще не чувствуя боли, прижал ее к животу и поворотил назад. «Вилять надо бы, вилять... А то'Застрелят»... Он увидел себя как бы со стороны: маленькая, черная фигурка, сгорбившись, бежит по чистому полю — открытая всем мишень. Ему показалось даже, что спина у него голая. Вот только пола ватника есть, в которую рука завернута, а сзади — совсем ничего. И, словно в под тверждение, спине стало'зябко. «Вилять надо»,— опять подумал он. И вильнул. Но его сразу же сильно занесло, как сани на раскате. «Упаду,— испугался он.— Тогда конец». Больше отец не пытался вилять. Бежал прямо. И с каждым метром бег его становился медленнее, тяжелее... * * * Домой он возвратился только в июне. Долго валялся по госпита лям, сам не думал, что так выйдет,— ранение его считалось легким. Он и своим написал, когда маленько оклемался: легко ранен в кисть руки, скоро ждите. Но скоро не получилось. Рука не заживала, гноилась, несколько раз ее резали, повытаскивали сначала осколки (там, кроме одного по крупнее — его сразу добыли,— оказалась щепотка совсем маленьких), потом косточки какие-то недоковырнутые загнивали, лезли наружу... Опять же пальцы. Врачи пытались сохранить хотя бы три штуки, но в конце концов отсекли все, кроме большого. Остался'еще пенек от ука зательного, да толку-то — папироску разве ухватить. Отец уже не рад был этой канители. Жалел иногда, что в полевом госпитале его не прооперировали, а только перевязали и отправили (опять же, как. легкого) дальше в тыл. Там бы, в полевом, оттяпали сразу всю кисть — и дело с концом. Его, вдобавок, из-за этой изуродо ванной кисти чуть было в самострелы не записали. В городе уже, в гос питале, отца долго не оперировали. Рука болела — спасу нет: полыхала огнем, рвала, другой раз из сознания вышибала. Отец взмолился: «Да сделайте что-нибудь! Нет сил
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2