Сибирские огни, 1981, № 5

СХОДИТЬ НА ВОЙНУ 25 Тут его и подловили: — Слушай, батя, смотайся еще разок, а? Ты дорожку протоптал, знаешь где что. Только возьми мешок, а 1то за пазухой неудобно.— И уже суют ему мешок: какой-то проворный успел свои пожитки из него вытряхнуть прямо на пол. Отец и рот открыл. Дохвастался, дурак! Добрехался! Но ребята смотрели вроде серьезно, не смеялись. Похоже, они его и не подлавливали, а хвалили вполне уважительно. И простодушно верили: батя, если пойдет,— так принесет. А на другого кого надежды мало. ф «А, рыскну,— решил он.— Пока туман лежит». ...Когда он второй раз подобрался к сараю, ветер заметно усилился. Крепенько уже потягивал, рвал туман на клочья, делал в нем промои­ ны. Отец не подумал сразу про то, что светлее станет, опаснее. Ветер дул теперь в сторону немцев, и ему другое пришло в голову, смешно по­ думалось: «Вот учуют сейчас и придут». Хотя он знал, конечно: никто не придет. Они там не голодные. С утра, поди, натрескались своего шпи- га, кофию напились. И вот надо же такому случиться — наворожил! Не успел нагрести мешок, как вдруг услышал: идет кто-то, крадется вдоль стены. Отец присел за кучу облрмков. Да не присел — встал на четвереньки, как бобик. Лучше бы вовсе залечь, но тогда ничего не увидишь. А так можно в щелки наблюдать. Вошел немец. Здоровенный бугай. Или, может, он отцу снизу та­ ким высоким и здоровым показался. Ряшка у него, по крайней мере, бы­ ла — хоть поросят бей. Немец огляделся, точь-в-точь как сам отец, когда первый раз сюда проник, присел возле картошки на корточки, достал ножичек. Ел куль­ турно, выскребал черную, горелую корку до желтизны. Сразу видно было: не с голодухи человек, в охотку балуется. Очистив картошку, он клал ее в рот, чуть откидывал назад голову, и, сладко жмурясь, нетороп­ ливо жевал, «Навек бы тебе зажмуриться! —нервничал отец.— Стрельнуть его разве?..» Но стрелять было нельзя. Если открыть тут стрельбу — тогда уж не до картошки, тогда дай бог ноги. Немец, выбирая картошку, которая получше, развернулся к отцу боком. Потом — спиной. Зад у него оказался... как у кормленой бабы: Того гляди, штаны треснут. Отца взяла злость: «Такую ж... наел, и еще картошки ему, падлюке!» Он нащупал рукой обломок толстого бруса, потянул тихонько к себе — и в животе у него захолодело. Тогда, не да­ вая холодному червячку этому разрастись, он прыгнул через обломки и с маху огрел немца по голове. А немец вдруг встал. Ему бы ткнуться носом в картошку, а он встал. И повернулся к отцу. Глаза у него были пьяные. Отец, попятясь, ударил еще раз. И еще. После третьего удара переломился брус. Немец не падал. Глаза у него вовсе закатились, рот покривило на сторону, он мычал, но не падал. «Да что же это, мать честная!..»— чуть не заплакал отец. Он мет-* нул глазами по сторонам — чего бы еще ухватить? Про то, что есть автомат и можно ударить прикладом, даже не вспомнил. И тут немец наконец-то брякнулся. Плашмя. И ноги разбросил. Отец попытался было досыпать в мешок картошки, не разбирая уже, которая испеклась, а которая вполсыра,— и не смог. Руки не слу­ шались — прыгали. Больше всего он боялся как бы немец не очухался, не зашевелился. Тогда что? Горло ему резать?.. Как поросенку?.. Он выскочил из сарая, забыв приладить мешок за спину. Тащил его волоком, одной рукой. Бежал он из-за этого неловко — боком.