Сибирские огни, 1981, № 5

я книжной полки Александр Смердов. Восхождение. Стихи. «Советская Россия», М„ 1980 г. Но я пристрастен к добрым русским мерам И мерить ими жизнь и мир привык. Через все творчество Александра Смер­ дова проходит образ гор, горных высот. Горы — главный, центральный образ его поэзии. Этим образом открывается избран­ ное, итоговая книга, где стихи расположе­ ны в хронологическом порядке: Плывем по плесам и порогам. В тайге густеет теплый мрак. Вдали поднялся из отрогов Белоголовый Каратаг. Синеют сумеречно скалы. Хребет окован древним льдом, И караваны туч привалом Устало разлеглись на нем... Этот образ и завершает книгу — с бело­ головым Каратагом начала творческого Пути перекликается блистающий в облаках Казбек из стихов последнего времени: В расселинах мглистых и кущах зеленых Змеится Кура. Заблистал в облаках Казбек. Он близок мне с юности — край отдаленный, Стихом величавым увенчан, воспет. Весь как на ладони К а в к а з п о д о м н о ю ,— Взирай свысока, горделиво дивись... Наш век... Человека над твердью земною В какую вознес он нагорную высь! Горы в поэзии Смердова — мера жизни и мира, мера времени и пространства. Эта особенность образа четко проступает уже в раннем стихотворении «Каратаг». Мощ­ ный пространственный потенциал. — горный пейзаж — наводит поэта на мысль о не­ разрывной связи времен — минувшего и настоящего: На скалах, где лежат туманы. Не дух ли этих диких гор На зов последнего шамана Разжег из вереска костер? Не богатырь ли в это время Смолистый факел поднял ввысь? Как здесь близка к легендам древним Вполне обыденная жиэньі Мысль о неразрывной связи времен зву­ чат и в более поздних стихах. И вновь она навеяна образами величественных вер­ шин: Гляжу ли в угасание заката. Рассвету ль радуюсь,— мне зримей и родней Веков минувших в е р с т ы п о л о с а т ы . Ш а г и с а ж е н ь и ю ны х наших дней. А между этими вершинами — П у ш к и н ­ с к и е Г о р ы , — всенародно знаменитая смердовская поэма, вошедшая в сокровищ­ ницу советской литературы... Объяснить природу главного художест­ венного образа в стихах Смердова можно было бы ссылкой на биографический факт — Александр Иванович родился и провел свои детские годы в заводском поселке Т е п л а я Г о р а Горнозаводско­ го района Пермской области,— но, хотя этот факт и подтверждает лишний раз, что в биографии поэта не бывает ничего слу­ чайного, дело, конечно же, не только в сохранившемся на всю жизнь детском впе­ чатлении. Горы Александра Смердова — не просто излюбленная деталь пейзажа иди характерная черта рельефа какого-либо из описываемых м ест: Шории, Кавказа, Псковщины, это — емкий и многогранный поэтический символ, выражающий то, о чем поэт говорит в стихотворении «Русская мера»: Пускай м еня причислят к староверам И назовут кондовым мой язык, Две вершины русской поэзии — Пушкин и Маяковский. Два времени — минувшие века и наши дни, и их зримое родство, подчеркиваемое самой структурой стиха: в е р с т ы п о л о с а т ы пушкинской мет­ рики органически сочетаются с ш а г а м и с а ж е н ь и м и знаменитой Маяковской разбивки. Но установление взаимосвязи времен и культур не является для поэта самоцелью. Главное во всем этом — беспокойство за судьбы родной земли. Обратимся вновь к стихотворению «Каратаг». Оно написано в 1940 году, и в контексте этого времени со­ вершенно особый смысл обретает строф а: Там вьюга воет непрестанно. Мне слышен гул ее атак — Недаром «стойбищем шайтана» Зовут в улусах Каратаг. Перед нами, конечно же, метафора. Но метафора могла быть и другой, а поэт слышит в завывании вьюги именно «гул атак». Нельзя не поразиться точности поэ­ тического предощущения — через некото-