Сибирские огни, 1981, № 5
180 ю . м о с т к о в Главный корень нам отыскать надо и им питаться». Вершина, опираясь на опыт хлебороба, крестьянина, не только видит путь подъе ма колхозного хозяйства, но и облекает свою мысль в афористическую форм у. Неграмотный, но мудрый старик сказал о том, что было затем реализовано в реше ниях партии. Есть в образе Вершины и краски траги ческие. Потрясает эпизод поминок: «Десять лет сегодня сравнялось, как последнего сына ухлопали»,— говорит старик Байкалову. «— Пятерых сынов мы с баушкой вы растили, на службу отправили, а старость коротать пришлось вдвоемл. А сыновья-то какие б ы л и і— старик помахал твердо сжа тым кулаком.— Лоб в лоб! Первым из них младшего, Леонку, ухряпали. Ну, с этого и началось... Потом принесли второй кви ток, третий, четвертый... и пятый. Как сго ворились! Было бы у нас десять сыно в е й— и десять квитков принесли бы, на верное... Смел я эти квитки с божницы, поизсрвал их в мелкую пыль и забросил в печку. После этого с неделю не ел, во рту было горько. А сердце задубело — ни говорить, ни думать нельзя. На белый свет смотреть было неохота...» И тут же старик задумчиво добавляет: «Нет, а все же хлюпкий теперь народ пошел — не та кой, как раньше... В старые годы Илья М у ромец один вон сколько врагов побивал! Без всяких иропланов...» Напрасно будет Байкалов объяснять Вершине, что Ильи Муромца на самом д е ле не было — старика переубедить невоз можно. Выступает Вершина в еще одном лице — представителя народной мудрости, народ ной философии; это грань его личности обрисована автором так же просто и убе дительно, как другие его качества. Возвращаясь со стариком с охоты, Бай- калов выстрелил в дрозда. Вершина иск ренне скорбит об убитой птице. «— На то и охота,— оправдывается Бай- калов. — Охота — это не то, что убивать всех подряд». Пытаясь разобраться в мыслях старика, Байкалов спрашивает: «— Как же так, давно ли ты говорил, что белый свет человеку на волю дан, что каждый человек — гость на земле, и пока он живет, он вправе делать, что ему взду мается, и осуждать его за это нельзя. А я вот убил дрозда, и ты меня за это осуж даешь? — А ты не вреди другим — и осуждать тебя никто не будет. Делай, что хочешь, но только не во вред другим. Ясно? — А кому я навредил? Кто пострадал от того, что одним дроздом стало мень ше? — Как это — кто? А сам дрозд? Нешто он не пострадал от тебя безвинно? Зачем ты его жизни лишил? Ради баловства?» Напрасны попытки Байкалова оправдать ся тем, что этого дрозда мог уничтожить ястреб. '«Ястреб умнее тебя, выходит,— возра жает старик.— Он бы сам наелся и ребя тишек, семейство свое, напитал. А ты для чего?» Последний довод Байкалова — «Какой прок от ястреба? Кому нужно его семей ство?»— старик опровергает так же легко,- «— Это мы с тобой так мыслим, пото му, что мы смотрим на все со своей поль зы. А ястреб смотрит на все со своей пользы, и потому делает иначе. Все, что есть на земле, должно жить. А все, что Живет, что-то уничтожает ради своей поль зы. Но ради своей пользы, а не ради ба ловства. И потому все живое мыслит по- своему, а не как мы с тобой. Так-то вот, друг-товарищ ...» Вершина разворачивает стройную фило софскую систему — и хотя в ней далеко не все облечено в строгие научные ф ор мулировки, ее мудрость очевидна. В этой позиции — и выражение народной добро ты, и забота о том , чтобы не скудела при рода, и свойственная сердечному челове ку жалость ко всему, что живет и раду ется жизни. Д ед Вершина слыхом не слыхал об ох ране окружающей среды , но душой и сердцем постиг истину — «все, что есть на земле, должно жить». Так раскрывается старик Вершина в его философских взгля д а х — да не покажется эта серьезная ф р а за комичной по отношению к человеку, не знающему слова «философия». Но ведь важна суть, а не внешние признаки. Не верящий ни в бога, ни в черта, Вер шина при случае любит рассказать о том, что Михайла-архангел — «пьяница вечный. Ему только бы по кабакам губы вытяги вать», что «Иоргий-победоносец опять же драчун, вечно со своим копьем не рас стается. Того и гляди глаза повыколет. Илья-пророк? Этот заполошный и даж е, можно сказать, дурной. В самый разгар покоса возню на небе устроит, пьяный на колеснице с бабами шарится, пугает на род». Таким, думающим о жизни на земле, а не на небесах, остается Вершина до по следнего часа. Неверующий, он говорит Байкалову перед смертью : «Вот заявлюсь я на тот свет, встану перед осподом-бо- гом, и зачнет он с меня допросы сымать. «Ну, скажет, раб Дорофей, кайся: грешен ли ты?» И старик с готовностью признается, в чем грешен: вино пил, с бабами путался, в карты играл, в церкву ходил раз в год, не больше, да и в год-то раз только за утреню выстаивал. Еще песни любил рас певать, «И с горя пою и с радостей пою. Пьяный ли, трезвый ли — все равно пою. Душа моя — песня». «А не грешен я в том, осподи,— про должает старик,— что отродясь не м ухле вал, честным трудом своим нажитый кусо чек хлебушка в рот себе клал. И этим же кусочком с мелкими сиротами, с нищими всякими, с беглыми каторжными людьми делился. Вот в чем я не грешен. Век свой землю пахал, трудами праведными добы вал себе пропитание...»
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2