Сибирские огни, 1981, № 5

174 ю . м о с т к о в В. Шапошников.— И все-таки читаешь его «сельскую хронику» с неподдельным ин­ тересом, с живейшим участием к героям и событиям. Почему? Да потому, что кон­ фликты «Страниц жизни» разрешаются че­ рез живые человеческие характеры и не­ повторимые человеческие судьбы...» Показательно: очень разные писатели Леонид Иванов, Еф . Беленький, В. Шапош­ ников с редким единодушием и, конечно, независимо друг от друга самой сильной стороной М. Рассказова назвали его уме­ ние воссоздавать человеческие характеры. И в самом деле, открываешь романы М. Рассказова — и словно обступает тебя толпа людей. Но, встречая такую толпу в жизни, понимаешь, что можешь увидеть у составляющих ее людей только внешнее — одежду, наружность, жесты, а характер каждого спрятан от тебя, его с налета не рассмотришь. У М. Рассказова каждый человек слов­ но просвечен насквозь приметливым взглядом художника, и это видение пере­ дается читателю. Все в этих людях изоб­ ражено на редкость пластично — их мыс­ ли, слова, манера говорить, их жесты. И главное, что у каждого из них есть ха­ рактер, подмеченный зорким взглядом писателя. Ловишь себя на том, что слы­ шишь голоса героев, видишь их, хотя, ко­ нечно, перед тобой только страницы кни­ ги. Речь каждого так своеобразна, что по манере строить ф разу, по ритму, по из­ любленным словечкам и оборотам можно безошибочно определить, кто говорит, да­ же не зная, какому персонажу принадле­ жит реплика, кто участвует в диалоге. Всесторонность изображения героев, разнообразие красок, множество приемов обрисовки, их непредсказуемость — для раскрытия каждого персонажа автор на­ ходит свой «ключик» — удивляют тем бо­ лее, что М. Рассказов, когда писал свое произведение, был лишен той литератур­ ной среды, к которой каждый пишущий не только привык, но и без которой чув­ ствует себя в вакууме, не может работать. Иначе говоря, есть только одно слово, ко­ торое может если не объяснить, то хотя бы обозначить явление, каким, бесспорно, оказался писатель Михаил Рассказов. Это слово — талант. Изображая своих героев, М. Рассказов неизменно сохраняет «нейтралитет». Он не хочет обнажать авторских симпатий и антипатий. Это вовсе не означает, что мы, читатели, не чувствуем, кто дорог автору, а кого он не любит. Но нигде, рисуя отри­ цательные персонажи, он не прибегает к заострению , гиперболе, гротеску, карика­ туре, Это принцип, которого он придер­ живается с первых страниц первого свое­ го романа «Всего триста дней». Вот вместе распивают бутылку водки директор МТС Кузьма Михайлович Про­ копьев и завгар Яков Харченко. Прокопь­ ев знает, что его вот-вот заменит новый директор; Яков Харченко, любитель вы­ пить, рад поводу приложиться к стакану и заодно пособолезновать увольняемому начальнику да задуматься и о своей судь­ бе — при новом руководстве и ему «кис­ ловато придется». «— Кузьма Михайлович... О тец ты наші Эх, дай я тебя поцелую ,— слезливо кри­ чал Яков, наседая на Прокопьева. — Нет, постой... Н-нет, ты по сто й!— от­ талкивая Якова ослабевшей рукой, крутил головой Прокопьев.— Ты лучше скажи... Ты скажи лучше, где у тебя машины? По­ чему горючего нету? Смазочного нету? А? — Да что горючее? — Нет, постой... Я ишо пока директор! Постой... Почему у тебя автопарк не рабо­ тает? Водительский состав... Отвечай мне! — Да что водительский состав?..» Комическое и горькое в этом разговоре слилось воедино: трезвый Прокопьев мог говорить с Яковом на самые различные темы, кроме служебной; и только опусто­ шив две бутылки, он вспоминает, что он — «начальство». А утром следующ его дня Прокопьев, выйдя из дома, видит: все кругом «было так озарено необыкновенным в эту нена­ стную осень радужным солнечным све­ том, что Кузьма Михайлович невольно обиделся и разозлился. Выругавшись про себя, он глухо проворчал: — Раньше-то не могло разведрить... В установившейся хорошей погоде он увидел что-то обидное для себя...» Психологически очень точное наблюде­ ние (разве не обидно, что погода, так по­ мешавшая Прокопьеву, как бы «подыгры­ вает» новому директору?) придает особую достоверность образу недалекого хозяйст­ венника, готового обвинить в собственных неудачах всех и вся, кроме себя. Прокопьев в романе — фигура второсте­ пенная, но и такой образ разработан со всей тщательностью . Чего стоит хотя и не­ броский, но поистине художнический штрих — когда в кабинет входит Байкалов, сменяющий Прокопьева на посту дирек­ тора МТС, Прокопьев силится рассмотреть вошедшего, но как он ни вглядывается, «все та же мутная пелена мешала видеть. — Прибыл к вам на смену. Вы уже зна­ ете об этом, конечно,— хрустящий шорох плаща, легкий скрип стула (заметим, здесь только слуховые образы: ведь Прокопьев, как в тумане, ничего не видит, и лишь за­ тем- возникает локальный зрительный об­ раз.— Ю . М .). Протянутая рука, и на столе перед Кузьмой Михайловичем улеглась белая, сложенная пополам бумажка. — Это — приказ. О знакомьтесь... — Тэк-с... тэк-с...— неизвестно чему улыбаясь или только дум ая, что он улы ­ бается, проговорил Кузьма Михайлович и осторожно, словно боясь выронить, стал развертывать бумагу». Как мало сказано — Прокопьев» берет бумагу «улыбаясь или только дум ая, что улыбается»,— а за скупой ремаркой и ра­ стерянность, и желание эту растерянность скрыть, и тревога, что не удастся показать приехавшему свою невозмутимость. И ведь считанные страницы «отведены» Прокопьеву,— а мы уже представляем и его'наруж ность, и строй его мыслей, и его отношение к людям, и гложущую его тре