Сибирские огни, 1981, № 5

В ТЕАТР ВЛЮБЛЕННЫЕ 147 Я проводил свою линию в «Гостинице «Астория». Это комнатная пьеса, а у ме­ н я — симфонический оркестр, позади эк­ ран. Таким способом я даю развитие те­ мы, расширяю значимость содержания. В «Ф ельдмарш але Кутузове» автор не со­ гласился со мной, за что я чуть не угробил его стулом. — А что ж е так не понравилось автору? — Все дело в том , что художник сделал триптих, сближавший представителей раз­ ных лагерей вплоть до их прямого столк­ новения. Сценически получалось, что Ку­ тузов и Наполеон стояли рядом, их раз­ делял только столб. Между прочим, этот же прием я подсказал Шатрову в «Совре­ менных ребятах», но он по-настоящему его не использовал. Идти целиком от ав­ то р а— значит сузить замысел спектакля. Это способно застращать режиссера. Но не учитывать главных идей автора — тоже нельзя. Не надо было Мейерхольду делать из Чацкого декабриста, потому что Чац­ кий — не Чаадаев, а Грибоедов написал его лишь на подступах к декабризму. После такого большого отступления Ох­ лопков вновь возвращается к моей эксп­ ликации. — В чем он прав? — говорит Николай Павлович обо мне.— Может быть, Софья действительно любит Чацкого? Может быть, то, что она выбрала Молчалина,— в этом проявлялся ее вызов обществу? Вполне могу представить, что в ней вы­ зревают внутренние мостки, чтобы выбе­ жать вслед за Чацким. Какая-то опаляю­ щая речь Чацкого может вызвать у Софьи взгляд восторга. Мне нравится, что она зараж ается Чацким. Окажись в труппе Чацкий — он повел бы за собой всех. Чац­ к и й— это же вулкан! Юный, горячий, стра­ стный! Что же С оф ья — не живая, что ли? Да будь она трупом, но услышав одну, вторую речь, разве она не отозвалась бы на нее звоном? Другой вопрос — пошла бы она на Сенатскую площадь? Не думаю , это максимализм, откуда один шаг до вульгаризации. Пусть в Соф ье будет толь­ ко порыв. Тогда роль будет в противоре­ чиях, будет интересна. Вот фильм «Когда деревья были большими» — там героиня соткана из противоречий. Софью так стро­ ить интересно, это уход от штампа, Нужно свои замыслы сличать с жизнью. Стани­ славский говорил, что ночные хождения Молчалина — мука. Он отталкивается от жизненных ассоциаций. Нужно идти по жизни. Я думаю , к этой экспликации мы еще вернемся, когда автор соберет до­ полнительный материал. А теперь,— обра­ тился он ко мне,— вы можете выпить бо­ кал шампанского за успешную сдачу сво­ ей работы. На этом защита была закончена. Ш ам­ панского мы, правда, не пили, но в теат­ ральном буф ете Николай Павлович меня, Тулайкова и Дудина угощал кофе. Кофе был очень невкусный. Охлопков сделал буфетчице замечание по этому поводу («Вы кроме воды еще что-нибудь в этот напиток добавляете?») и рассказал, каким коф е его угощали на Брюссельской выс­ 10* тавке («Выпил три чашки, и меня чуть ли не силой оттащили, уверяли, что не буду спать три дня»). 7 апреля. Я в ЦГАЛИ — в Центральном государственном архиве литературы и ис­ кусства. Очень приветливая женщина, Майя Михайловна Ситковецкая, дает пояснения: — Архив сущ ествует с 1941 года. Лич­ ный архив Мейерхольда хорошо собирал­ ся, сам Всеволод Эмильевич следил за сбором режиссерского материала. В 1938 году архив поступил в Бахрушинский му­ зей, но пробыл там недолго. В 1939 году, после смерти Мейерхольда, опасаясь за судьбу документов, С ергеі* Эйзенштейн ночью забрал архив и закопал у себя в саду. Лишь в 1948 году, уже после смерти Эйзенштейна, архив в полном порядке был найден у него в сарае. В личном фонде Мейерхольда сохранились документы его личной жизни, литературоведческие рабо­ ты о Пушкине, Лермонтове, история спек­ такля «Борис Годунов», который был в 1936 году доведен до генеральной и снят. Такая же судьба постигла и другой спек­ такль, «Одна жизнь», по книге «Как зака­ лялась сталь». После такого вступления я с трепетом берусь за документы , у которых такая не­ обычная судьба. Наталкиваюсь на листки, исписанные то­ ропливым почерком Охлопкова '. В тот день он секретарствовал и вел запись ре­ петиции «Горя от ума». Фразы отрывочны, это не стенограмма и не тезисы , это по­ становочный план, изложенный М ейер­ хольдом в театре Революции в 1924 году, Спектакль тогда не был осуществлен, но все мысли постановщика были использова­ ны им в спектакле 1928 года. «Все моно­ логи Чацкого общественного характера сделать основными... Нужно показать ко­ лоссальный нерв Чацкого, его воспален­ ность. Он скрывает в себе целую полосу бунта и не мог не казаться «сумасшедшим» тогдашнему обществу Фамусовых». Все эти мысли мне близки, но не могу согла­ ситься с Мейерхольдом вот в чем: «Лю­ бовь Чацкого к С оф ье — это второй, тре­ тий или даже пятый-седьмой план». Из других материалов, касающихся по­ становок 1928 и 1938 гг., на меня огромное впечатление произвели записи репетиций Мейерхольда. Его буйная фантазия всегда опиралась на доскональное знание эпохи, быта, обычаев барской Москвы. И уж ес­ ли Чацкий при первой встрече с Соф ьей, после первых же слов присаживался за фортепьяно и начинал что-то весело на­ игрывать, попутно перебирая в памяти всех знакомых, то будьте уверены — это основывалось на подлинных ф актах, в ча­ стности, на замечательной музыкальности самого Грибоедова. Да что говорить... Но подлинным открытием для меня бы­ ло то, что Мейерхольд пря(ио утверждал, что финал «Горя от ума» — истинная тра-1 1 Впервые эта запись опубликована в книге «В. Э. Мейерхольд. Статьи, письма, речи, беседы». М., «Искусство», 1968, ч. II.