Сибирские огни, 1981, № 4

С НЕБА ЗВЕЗДОЧКА УПАЛА 91 вначале угли постепенно тускнели, становились малиновыми, покрыва­ лись серыми пленками и мерцали, словно звезды в грозовую ночь. Я сидел на перевернутом ведре у раскрытой дверки топки, временами подгребал к картошке из глубины печи свежие пылающие угли и неяс­ ные мысли метались в голове, как мерцающий свет угольков. В свинарнике затихло чавканье: свиньи кончили обедать и засыпа­ ли. Со стороны деревни, доносится пустой лай собачонки. Жива еще. Надолк) ли? С каждым днем все ближе ее очередь занять место в пус­ том волчьем брюхе. Только собачонка, видать, хитрющая: днем нала­ ется, а ночью молчок. Где-то далеко рокочет ЧТЗ —единственный в колхозе гусеничный трактор. Пары, наверно, пашет. Колесника давно не слышно. Опять, поди, сломался. Он у нас больше стоит на ремонте, чем работает. А в темном углу все пыхтит и пыхтит Лизка. Посмотрел присталь­ но в угол совершенно ничего не видно. От котла с картошкой нашел густой пар, и все затянуло молочной пеленой. Может, там и нет Лизки, а крысы возятся. — Лизка! Что ты там делаешь? — А ты докель будешь здесь сидеть? Пока печенки не испекутся. Физка с молоком придет, обедать будем. ■— "Шел бы ты на улицу, чем в таком пару сидеть... покурил. — Нет. Посижу здесь. А то печенки сгорят. Лизка долго молчит и наконец выходит из угла. — Схожу домой,—говорит она.—Маму попроведаю. Разболелась она чой-то сильно... — Кто тебя держит? Иди. — Пойду,—Лизка проходит возле меня, ее теперь хорошо видно. Я с недоумением замечаю, что идет она очень странно: медленно, не­ много бочком и неловко переступает широко раставленными ногами, будто на ходулях или только что учится ходить. В дверях, перешагивая через высокий порог, Лизка качнулась, ой­ кнула и ухватилась рукой за косяк. Из-под юбки у нее выскользнул и упал на порог, отчетливо видный в ярком свете проема, полосатый ме­ шочек, сшитый, по всей вероятности, из куска старого матраца, битком набитый посыпкой. Лизка оцепенела, вцепившись в косяк. Она медлен­ но поворачивает ко мне бледное лицо, в глазах тревога, даже ужас. — Мишенька, не продашь? —голос хриплый, сдавленный. Впер­ вые назвала меня по имени, то все кричала: «Эй, парнишка». — Неси уж,—говорю я и отворачиваюсь к топке. У меня подоспе­ ло срочное дело: надо выгребать печенки, а то перепекутся, одни голо­ вешки останутся. Я беру кочергу и выбрасываю их из топки вместе с тлеющими углями и золой. Лизка неслышно подходит ко мне и трогает за плечо: — Миша, не докажешь? —повторяет она. — Отстань ты от меня,—злюсь я.—Взяла, так неси. — Ну чего ты злишься? Сам ведь тоже колхозную картошку пе­ чешь. — Здесь поесть—ничего плохого нет. Домой взять —это воров­ ство. — Нечего у нас дома есть. Мы с Физкой здесь питаемся, а дома мама больная. Для нее немного взяла. — Такую гадость воруешь. — Мама пересевает через сито и лепешки из нее печет. — Ну и иди. Я-то причем? — Разве это хлеб —пятьсот граммов. Сам видишь, что весь здесь съедаем. А дома мама больная...