Сибирские огни, 1981, № 4

86 М И Х А И Л Ш А Н Г И Н Становится хорошо и весело вокруг. — Ну и бабы! —крутит головой' Михаил Ефимович.—У них на дню семь пятниц. Тут тебе и плачут, тут тебе и смеются. Помню, ухо­ дили мы на германскую,—Михаил Ефимович долго елозит по бревну, стараясь поудобнее устроить на нем свои тощие ягодицы, и наконец, кое-как угнездившись, продолжает: —Едем мы по улице. Возле каж­ дого казака, ухватившись рукой за стремя, жена, провожая, воет. И моя рядом идет. Молодая тогда была. Красивая. Жалко оставлять. Сердце кровью исходит. Да и у всех настроение —тошнее не бывает. А моя вроде бы и плачет, вроде бы и нет, только причитает на всю ули­ цу: «Дай бог, чтоб пули тебе, родненький, попадали все в рот да в лоб, в лоб да в рот». — Ах ты, стерва, ектвою в корень! —ухватил я ее сверху за кос­ мы.—Что ты.мне молишь?! А! А она рвется, орет на всю улицу: — Пусти, дурень, я тебе добра желаю! Ну ранют тебя в живот — и копыта откинешь. А что тебе моленные мной пули —лобастому'да горластому.-В лоб попадет —отскочит, в рот —проглотишь. Рассмешила-таки всех. И у меня на сердце отлегло. Понял я ее... — А ить верно, что у бабы волос длинный, а ум короткий,—гово­ рит дед Арсентий и заводит свою побывальщину.—Это. значит, до колхозов еще было. Приболела моя старуха —Параскева. Тогда тоже молодая была, вертлявая, не хуже сороки. А тут притихла, как мышь, стонет. Запряг я ей меринка буланого —езжай, мол, в Исилькуль в больницу. Уехала она. Вернулась под вечер. Распряг я мерина, завел в конюшню. Жена копошится у коробка: из-под сиденья всякие там узелки да склянки достает. Сходил я за сеном, возвращаюсь в конюш­ ню, а Параскева моя уже там. Стоит рядом с мерином и, запрокинув голову, глотает из бутылки какую-то жидкость, как добрый пьяница, только булькоток идет. — Ты чо делаешь? —спрашиваю. Еле оторвалась от бутылки и сердится: — Не вякай под руку! Ослеп, что ли?! Лекарство пью. — Эна! Нашла место, где пить. —■. Где дохтур велел, там и пью. — Чо, он тебе в конюшне велел? — Про конюшню не поминал. А сказал, что пей у мерина. — Умеренно,—говорю,—он велел тебе пить, а не у мерина. Да где там. Даже и не слушает. Что, мол, ты больше дохтура зна­ ешь? Так всю бутылку и осушила. Одно слово: глупяцкий пол. Михаил Ефимович недоволен заключением деда Арсентия, серди­ то возражает: — Ты о всех по своей не суди. — У тебя, что, умная? —спрашивает дед Арсентий. — Умная. Нас с тобой уму-разуму поучит. — Не зря говорят, что дурни своей женой выхваляются. — От дурня слышу... Старики, ни с того ни с сего, разругались, закосились друг на дру­ га, как Марал с Ванадием. Дед Арсентий даже цигарки не докупил швырнул ее в сердцах. Цигарка перелетела через мою голову и Ваня Ерохин словил ее на лету. . Политбеседа окончена. Бригадиры садятся на своих коней и тихой киргизской Трусцой уезжают с базы. Пашка с Якименко направляются к своим бричкам. И там пере­ ругиваются, колотя кнутовищами по ногам заступивших за постромки лошадей. 1