Сибирские огни, 1981, № 4

С НЕБА ЗВЕЗДОЧКА УПАЛА 77 — Я тебе унесу, палкой по заднице!— пригрозила мать. — Унеси! Или я на дорогу выброшу. — С ума спятил, что ли?! —удивленно посмотрела на меня мать.—Не одна же я. И другие берут. Не людское добро взяла —кол­ хозное. — Все равно, мам, унеси! —горячо заговорил я, взяв мать за ру­ ку.—Ты хорошая! Ты не воровка! Я все мог простить матери: ее вспыльчивость, безрассудную го­ рячность, незаслуженную от нее затрещину, но воровства простить не мог. Мне с мальчишками не раз приходилось лазить по чужим огоро­ дам, немало поворовали мы у проезжающих через нашу деревню ка­ захов кнутов и уздечек. И я не обижусь, если кто обзовет меня вором. Но пусть попробовал бы кто при мне назвать мою мать воровкой! Я не мог даже допустить и мысли, что моя мать может что-то украсть. Поэ­ тому меня так глубоко потрясло, когда я впервые столкнулся, с не так уж и серьезным, по сути-то, воровством матери. Мать поняла мое состояние и, поглаживая тяжелой рукой по моей голове, ласково зашептала: ‘— Ну, чего ты, дурачок такой. Унесу я эту несчастную посыпку. Нужна она нам. Жили и без нее. Успокойся. Не знаю, унесла мать или нет обратно посыпку (скорее всего— нет), но мешочек тот я больше не видел, по крайней мере, очень долго.» И все же на^нашем столе- стал изредка появляться серый колючий хлеб, который можно было испечь только из овсяной посыпки. И каж­ дый раз я отталкивал его в сторону и с горечью говорил: — Опять наворовала. Ведь стыдно за тебя. Знаешь... как стыдно. Мать становилась на колени и, размашисто перекрестившись, убеждала меня: — Вот те Христос, Мишенька, Остапов дал. Сыпнул немного в ба- кыр. Зачем мне воровать?! Я и мешочек давно сожгла... в печке. Но я не верил и стоял на своем, пока мать, доведенная до кипе­ ния, не хваталась за ухват и я, с шумом и треском, выметывался из избы. ’На этот раз я долго не мог решиться: есть или не есть хлеб? Мо­ жет, и вправду Остапов дает. Что ему, жалко горсти посыпки. Вон ее какая куча в запарочной навалена! Таким шатким доводом я старал­ ся заглушить свою совесть, хотя твердо знал, что Остапов никогда не даст и наперстка посыпки... Все же хлеб отложил в сторону. — Даст же бог чадо! —простонала мать и махнула рукой на шкаф.-г Бери там наш, с картошкой. ...Не спросил у свинарок, когда приходить с обеда и, наскоро по­ ев, побежал на свинарник. В запарочной клокотал котел с варившейся картошкой. Лизка и Физка носили в сторожку из отдельной клетки в первом отделении больных поросят. Они носили их за задние ножки, головой вниз, и кла­ ли рядком на разостланный по полу Лизкин халат. — Явился, огурчик,—увидев меня, сказала Физка.—Как раз кстати. Сбегай на молоканку за молоком,—она сунула мне в руки жестяной бидончик литра на три.—Скажешь, что для больных поро­ сят. Молоканщица знает. Сбегал на молоканку за молоком. Лизка, налив в бутылку моло­ ка и натянув на ее горлышко резиновую соску, стала совать кончик соски поросенку в рот, который с трудом обеими руками растворяла Физка. ■ Поросенок, захлебнувшись, чихал и булькал, молоко выбрызгива­ лось изо рта и синюшных ноздрей, текло Физке на подол... Таким пу