Сибирские огни, 1981, № 4

70 МИХАИЛ ШАНГИН черпаком, а отвечала на комплимент кавалера, находясь в клубе на танцах. — Очень при-ят-но,—передразнил я Физку, сам не зная, за что досадуя на нее.—Говори, что делать? — Иди пока в сторожку, «печенок» поешь. Как вычерпаем из кот­ ла картошку и засыпем свежую, поможем свиней выгнать. Один ты ничо не сделаешь. Я, спотыкаясь в сумраке, пробрался в сторожку. В нее пар не по­ падал, было суше и немного светлее, чем в запарочной. Но в сторож­ ке мне показалось еще неуютнее и тоскливее. Голые, давно небелен­ ные стены, расшатанный деревянный топчан, небольшая печка с трес­ нувшей пополам чугунной плитой, скривобоченное, в одно стекло окно наружу и затхлый, пропахший крысами воздух создавали обстановку до отвращения унылую, отталкивающую. Ночью здесь коротала свои долгие сторожевые часы моя мать, а днем, в минуты короткого отдыха, обитали свинарки. На плите лежа­ ла давно остывшая, печеная в золе картошка. Я присел на топчан, и стал есть без всякого аппетита посиневшие печенки, густо посыпая их желтой солью, которой была наполнена стоявшая тут же на пли­ те жестяная банка из-под краски. Соль эту добывали на скотном дворе, откалывая от больших комков лизунца, наваленных в коро­ вьи ясли. Я жевал машинально картошку и не знаю, думал ли о чем иди был рассеян и определенно ни о чем не думал, а воспринимал всем своим существом непонятные, никогда ранее не знакомые мне чувства какой-то внутренней пустоты и отрешенности, невыразимо острой тос­ ки и злости к себе и ко всему окружающему миру, неуверенности в реальности всего происходящего и жуткого, непонятного страха, от ко­ торого остро, рывками заколотилось сердце. Все эти противоречивые чувства неожиданно, казалось, беспричинно навалились на меня, зату­ манили сознание, отдали тревожной болью в беспорядочных толчках горячей крови в виски, и весь мир отошел куда-то в сторону. Через несколько минут все пришло' в норму. Мир снова стал реа­ лен и устойчив. Лишь напуганное сердце еще долго и тревожно било в грудь. Я не знаю, что это было... Может, впервые, как предтеча ско­ рого -прощания с беспечным детством, тревожно постучалось в меня мое взрослое —«я». Предупреждая о близком вступлении в тяжелый ответственный и не совсем еще упорядоченный мир взрослых А может’ просто сдали неокрепшие нервы, сломленные бесполезным протестом против подневольного труда. «Вот раскис, как барышня!» —презрительно сплюнул я, и попал слюной себе на грудь, провел ладонью по рубашке, чтобы вытереть слюну-оставил через всю грудь полосу сажи. Глянул на руки — все в .саже от печенок. «Вот кулема...» —усмехнулся, вытер руки о штаны и окончательно успокоился. Физка зашла в сторожку, когда я, успокоив себя, утвердился £ мысли, что ничего страшного здесь нет, что не стоит раньше времен» хоронить себя, что, вон, свинарки, работают же з д е с ь -и ничего Воі она, Физка, на п ор о ге -в глазах лукавинки играют, на щеке ямочк подрагивает весело, и не заметно, чтоб была недовольна своей судъ бои... Да и мать здесь проводит каждую ночь, и я ни разу не слыша; от нее, чтобы она выразила недовольство местом своей работы При выкну и я. И к свиньям, и к этой отвратительной вони, и ко всему это му грязному, унылому свинарнику. А если Остапов даст еще и хлеб ныи паек —будет совсем ладно. ще и хлео - Ну, чего нос повесил?! Все печенки слоп ал ? -с порога спроси ла Физка и, не дожидаясь ответа, увидев на плите несколько о??ав