Сибирские огни, 1981, № 4

58 МИХАИЛ ШАНГИН истинный мастер, она не может выдать людям брак и готова пойти на любые муки, лишь бы не выставить на позор свою оплошность. Может, и Остапов понимал это... Собрав с пола все бланки и поло­ жив на место счеты, Остапов снова устроился за столом. — Ну-с, мои хорошие, зачем пожаіловали? — обратился он к стояв­ шим у порога старухам. И меня просто поразило... Это был совершенно другой человек! Его круглые глазки-горошинки катались в масле. Ласковое лицо еще больше помолодело от ослепительной белозубой улыбки, чистоту кото­ рой оттеняли густые смоляные волосы вокруг рта. Неисчерпаемую доб­ роту и сердечность источал весь его облик. — Ну-ну, яхни вас, сказывайте, каким ветром вас занесло? Старухи сразу же повели себя решительно и напористо. Нисколько не поддавшись на сладчайшую любезность Остапова, они вплотную придвинулись к столу и заговорили разом: громко и совершенно нераз­ борчиво. Остапов даже заткнул пальцами уши. Но тут баба Клава, как наиболее энергичная и привыкшая верховодить в словесных баталиях, оттеснила свою товарку на задний план. — Да погодь ты! — прикрикнула она на Феклу.— Помолчи ужо. Затарахтела! Дай хоть слово сказать,— и к Остапову.— Ты, Дмитрий, не юли! Не рассыпайся сахаром-то. Сам знаешь, зачем пришли... Ты погляди вот на мои рученьки! Баба Клава протянула Остапову оголенные выше локтей, тощие, с желтой кожей руки, сплошь оплетенные узорами иссиня-черных жгу­ тов. Руки бабы Клавы напоминали мне узловатые корни молочая. — Хорошие руки! — продолжал любезно улыбаться Остапов.— Трудовые! Заслуженные! — Были хорошие. А сейчас и Перекреститься ими .стало трудно. На огороде еще можно гоношиться, а на свинарнике — нет. Не хватает моченьки. Ты ведь еще неделю назад обещал ослобонить нас от свиней и перебросить на огород. А? Да не крути головой! Не дергайся! Привык все крутить да вывертываться. А теперь —точка! Лебези не лебези — на свинарник больше ни ногой. Остапов ничуть не обиделся на бабу Клаву. Он, прихрамывая, вы­ шел из-за стола, обнял обеих женщин за плечи и, ласково заглядывая той и другой в глаза, защебетал-зарокотал до предела искренним, за­ душевным голосом: — Ах, яхни вас, касатки вы мои, говорушки! Поговорите, пошуми­ те малость, облегчите свои сердечки... А работу бросать нельзя. Ведь это свиньи! Не покорми их вовремя —из деревни визгом выживут! — Наговаривая, Остапов продвигался с женщинами к порогу.— Идите, милые, на свое рабочее место. Я же знаю, что крик ваш пустой, зряш­ ный. А сердца ваши добрые, совестливые, как и у всех честных труже­ ников... Понимаю, тяжело вам. И все же верю, что работу вы не броси­ те, скот голодным не оставите. Идите, идите. Как найдем подходящую замену, переведем вас на огород. Баба Клава несколько раз порывалась вывернуться из остапов­ ских объятий, что-то возразить ему, но так ничего и не сумела сказать, пока Остапов любезно и ловко не выставил их с Феклой за дверь. — Ну и жох! Ну и лиса! —лишь очутившись за порогом, сумела проговорить баба Клава. ...В деревне считали Остапова большим пролазой и самым хитрым человеком во всем свете. В молодости Остапов жил в работниках у од­ ного зажиточного казака, и когда зимой двадцать первого года после ишимского восстания его хозяина, вместе с другими казаками, случай­ но впутанными в этот нелепый мятеж, расстреляли в г. Исилькуле, Ос