Сибирские огни, 1981, № 4
57 — Так-таки и весь?!.. Ах ты, яхни тебя, весь,- говоришь! — Весь до крошечки. — А вот давай вместе посчитаем,—он резко защелкал на сче тах.—Шестьдесят килограммов... берем самый низкий процент... пусть будет двадцать... от шестидесяти составляет...' двенадцать килограм мов. Где'этот хлеб? Дуня пожала плечами: — Чой-то не пойму я тебя, Дмитрий Васильевич. Лицо Остапова стало заметно наливаться кровью. Он всей пятер ней шибанул по костяшкам счетов. Счеты звонко тренькнули и слетели со стола, прихватив с собой пачку бланок. — Ты кого собралась дурить?! —дрожащим от гнева голосом про говорил Остапов.—А где, спрашиваю, припек?! Ну? Где? Молчишь! Своровала! — Бог свидетель,— голос Дуни посуровел, она размашисто пере крестилась,— отродясь в ворах не хаживала! — А где припек?! — Вот заладил. Ты же сам знаешь: мука —солод солодом. Рази с нее будет припек. — Обожди.—Остапов как-то сразу успокоился и, хитро прищурив глазки, голосом, в котором даже я почувствовал какой-то подвох, спро сил.—Ты, Евдокия Матвеевна, на чем замешиваешь тесто? — Хы,— усмехнулась Дуня Береговая, не предвидя в вопросе Остапова ловушки,—я бы и на молочке завела, дак не даете. На водич ке, стало быть, завожу. — А куда девается водичка? — Дак куда...—Дуня в недоумении переступила ногами.— Куда ей деться... одна воспаряется, а другая... в хлебе, значит... — Вот-вот! — обрадовался Остапов.— В , хлебе, значит... в припе ке. А где припек?! ' Дуня в каком-то решительном отчаянии опустилась грудью на стол и, опираясь о'него костистыми локтями, громко зашептала, почти ка саясь губами носа Остапова": — Прости, Васильич, и вправду скрыть хотела... только не ук расть... Хучь казни, хучь милуй! Испортила, окаянная, один замес. Не вышел хлеб. Коровенке его скормила. Не хотелось позориться перед людьми... Остапов даже подскочил от такого признания: — Врешь! Врешь ты все! А если и не врешь, то еще хуже... Под суд тебя отдадим! Иди. И если к вечеру не возвернешь недостачу — готовь ся...— И Остапов на пальцах показал ей решетку. — Издеватель,—прошептала побелевшими губами Дуня Берего вая и, выходя из конторы, громко, жутким голосом, с причетами завы л а :- - Иде ты там, мой Митенька! Заступник наш, защитничек! Защи щаешь там всю Родину, а меня одну оставил беззащитную... И не знашь ты мово горюшка! Воровкой стала твоя Дунюшка у ирода прокляту щего... Баба Клава и Фекла Полячка, зашедшие в контору в конце этой сцены, испуганно перекрестились. Даже сам Остапов почувствовал себя немного неловко, подбирая с пола разлетевшиеся бумажки, он, как бы оправдываясь, бормотал: — И обзовут, как кому вздумается... и клянут всяко. А за что? За ихнее же, колхозное. Я верил в искренность и честность Дуни Береговой и возмущался в душе, как это Остапов, взрослый, мудрый человек, не может понять, что Дуня Береговая — большой мастер в своем деле, и, как и всякий С НЕБА ЗВЕЗДОЧКА УПАЛА_______________________________
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2