Сибирские огни, 1981, № 4
26 МИХАИЛ ШАНГИН ченко (так звали кухарку) бессменно проработала кухаркой на нашей бригаде. Жила Нюся вдвоем с матерью (отец ее, как и многие другие, ушел на фронт в первые дни войны). Нюсина мать, если даже судить по вче рашнему случаю, была женщина неуравновешенная, с заскоками, как у нас говорят (несколько, правда, грубовато) —дурношарая. Сама Нюся отличалась веселым, общительным нравом; щебетуха и певунья, своей любовью и доброжелательностью к людям она во мно гом скрашивала жидковатые и не всегда вкусные колхозные обеды. Когда я подошел к котлу, Нюся наливала большим черпаком за тирку в чашку Бисса. Бисс был низенького роста, лохматый, сутулый, похожий на коромысло или, вернее, на заготовку для санного полоза, загнутую, но еще не обтесанную. Наливая затирку, Нюся весело при певала: — Ой ты, диду-дидуга, изогнулся, як дуга. Ешь, Михайло Иваныч, на здоровье да не гнись в дугу. — Годы гнут, Нюська,—усмехнулся в свою жиденькую бородку Бисс.— Я, как ты — больше не буду, а ты, как я — еще будешь. — Шангиненок, ты почему опаздываешь? — защебетала Нюся, ког да я подставил под ее черпак тяжелую глиняную чашку (такие чашки изготовлял для колхоза наш деревенский горшечник).—Смотри, зара ботаешься и затирки не достанется... Едоки у нас удалые. Она налила мне полную чашку затирки, до того вкусно пахнувшую поджаренным свиным салом, что я стал побаиваться, как бы не набить брюхо собственной слюной, отрезала от булки ломоть ноздреватого ду шистого хлеба. Хлеб для колхоза пекла Дуня Береговая. Хлеб у нее всегда получался пышным, душистым, очень вкусным. Ни одна хозяйка в деревне не могла сравняться с Дуней в искусстве выпечки хлеба. Моя мать дома давно уже пекла хлеб, смешивая часть несеяной пшеничной муки, выменянной у казахов на масло, с зеленой мукой из собранной на полосах дикой гречихи и с сырой или вареной картошкой. Хлеб получался тяжелым, плотным, каким-то волглым и липким, при торно-сладким. Во рту он не разжевывался: мялся вязким комом. Я быстро управился со своим обедом. Оказалось маловато... Мо жет, потому, что супротив нашего домашнего он оказался необычайно вкусным. Но добавки попросить постеснялся, хотя Нюся несколько раз обращалась к обедающим: — Стахановцы, кому, может, добавить? Немного осталось... Немного, значит, не про меня... кто я здесь еще такой... Ладно, до ужина вытерплю. Стал искать местечко, где можно бы, удобно прилечь, отдохнуть. Походил возле избы, возле хомутной... Везде отдыхают люди. Мужики лежат молча на подостланных фуфайках в холодке за хомут ной, вразнобой всхрапывают. На чистой полянке расположились жен щины. Как неугомонный ручеек, о чем-то тихо переговариваются, взды хают тоскливо. Здесь и Ольга. Положила голову на вытянутые ноги Шуры Громиловой. Рядом две сестры —Физка и Лизка (я сейчас и не подозреваю, что всего лишь через несколько дней, хотя и ненадолго, свяжет меня с ними судьба одной веревочкой). Бригадир Николай Цунай весь обед возится в загоне у лошадей: помогает Тане Гордеевой. Пока мы обедали, отдыхали, Таня напасла коней, сгоняла их на водопой. Бригадир отомкнул деревянный ларь, стоящий под навесом, и глиняной чашкой отмерил норму овса для ра бочих лошадей — по две чашки на каждую — и засыпал его в колоды- кормушки, ларь снова замкнул на замок, а ключ привязал ремешком за петельку ошкура и опустил в карман своих галифе. За овсом Цунай следит строго... Кони с жадностью хрумкают овес.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2