Сибирские огни, 1981, № 4

20 МИХАИЛ ШАНГИН ■— Пахать я не умею,—сразу сник я. — Научим,—заверил бригадир.—Садись, пока беруі —указал он рукой на место рядом с собой. Упрашивать меня не пришлось. Наскоро одевшись в старую фуфай­ ку и сунув ноги в материнские ботинки, я плюхнулся на дрожки, и мы быстро покатили по Мужичьей дороге... В сторону леса из нашей деревни вели четыре дороги — по числу улиц. Крайняя от озера улица выходила на самую торную и дальнюю до леса дорогу —Мужичью, следующая за ней давала начало самой кочковатой — Коростиной дороге, наша улица выстреливала в лес ров­ ной, как стрела, Десятовской дорогой, и от базы к Сарафановским ку­ стам вела мягкая, поросшая конотопкой,—Сарафановская дорога. Полевой стан бригады стоял на Мужичьей дороге. Но не в лесу, где обычно любят ставить бригадные станы колхозники, а на полдороге между деревней и лесом —в открытой степи. Основу стана составляла большая, рубленная из березовых бревен под шатровой крышей изба. Внутри избы почти половину места занимали нары, настланные из не- струганных осиновых плах. Пола не было, вернее, он был, но земляной. При входе, направо от двери, стояла небольшая железная печка, а в- пе­ реднем углу, напротив нар, отгороженный от остального помещения за­ навеской из байкового одеяла, деревянный топчан — кровать для ку­ харки. К избе примыкала небольшая, свитая, как гнездо ласточки из обмазанного глиной частокола, пристройка — хомутная. В ней храни­ лась вся конская сбруя и работал шорник. Метрах в двадцати от избы находился загон для лошадей, сделанный из высокого, в шесть жердей, прясла. С северной стороны к загону был пристроен навес на кривых столбах, крытый почерневшей соломой. Под навесом стояли долбленые колоды — кормушки под овес для рабочих лошадей. Немного в стороне выстроились в один безупречно ровный ряд бестарки, брички, телеги, а за ними, в несколько рядов, стояли плуги, букаря, бороны, конные сеялки и другие сельхозорудия. Название «Полевой стан» стало упот­ ребляться у нас несколько позже, в то время весь этот комплекс на­ зывался—табором. Когда мы с бригадиром приехали на табор, там находился один шорник, он же и ночной сторож — Бисс Михаил Ива­ нович. Бисс — военнопленный австриец, попавший в нашу деревню где-то в шестнадцатом году. Здесь он женился. Вступил в колхоз. И с первого дня работы в колхозе до своего последнего дня жизни был бессменным шорником во Второй бригаде. Над Биссом немного посмеивались за его неистребимый австрийский акцент... Прожив большую половину своей сознательной жизни среди русских, он так и не научился сносно говорить по-русски. Например, вместо слов «сколько раз», у него получалось — кока рас. Так его и прозвали — Кокарас. Не успели мы подъехать к табору, как Бисс выскочил из хомутной и, сердито подергивая седой топыристой бороденкой, напустился на бригадира: — По твой глаз вижу — опять замок не привез?! — Забыл, Михайло Иваныч. Бисс замахал руками, как ветрянка: — Ну, кока рас тебе говорить: давай замок, давай?! Не даешь... Только отвернулся за изба до ветру, как опять чертова мать — Якименко сыромять крал. А что ему — дверь открытый, ящик открытый — бери кока хошь. В контору пойду, жаловаться самой Левкина! — Ладно, Михайло Иваныч, завтра замок обязательно привезу.— Наверное, не в первый раз заверил его бригадир и, с беспокойством оглядевшись,, спросил: —А где кухарка? Почему ужин не варит?