Сибирские огни, 1981, № 4

16 • МИХАИЛ ШАНГИН ществе, а потому обязан всем угождать, ни в чем не перечить, быть перед каждым предельно почтительным. Такое приниженное положение может продолжаться и год, и больше, все зависит от множества при­ чин. И горе строптивому... С первого же знакомства мою мать стала неустанно преследовать и травить наша не совсем близкая соседка —Мария Степановна Мази­ на. Ханжа и лицемерка, она приходила к нам, истово крестилась на икону, висевшую в переднем углу, и, еще от порога, начинала тягучим голосом: — Ангел мой, Анна Антоновна, боюсь сказать, да грех и промол­ чать... Мать бледнела и хрипло спрашивала: — Говори уж, не тяни за душу, что опять натворил?.. Мария Степановна проходила вперед, степенно усаживалась на кутную лавку, поджимала губы и, склонив набок голову, подпирала ладошкой щеку. Проделывала все это не спеша, многозначительно, с жалостливыми вздохами, чтобы подольше помучить мать. Наконец, несколько раз раздумчиво перекрестившись и оглядев мать сочувствен­ ным, скорбным взглядом, продолжала: — На все воля божья... Прогневается господь и пошлет в наказа­ ние чадо непутевое... Все за грехи, видно, твои, Антоновна. Ну уж, лад­ но, чо теперь... Ты сильно-то ребенка не бей, но и для острастки нака­ зать надо... О, господи, о чем это я хотела, дай бог памяти... Да, вот, стекло в окне опять твой-то у меня разбил. Лицо матери чернело от гнева, кривились, подергиваясь, губы, от неуемной дрожи бились на коленях большие, в темных вздутых жилах руки. А Мазина, продолжая истязать свою жертву, умело подливала масла в огонь, нарочито непомерно восхваляя своих детей. .— Слава-те, господи, благодарю-тя, создателя небесного, за своих детушек — херувимчиков господних. Старший —Левочка —уж такой милый да ласковый. «Я,— говорит,— мамочка, на мичуринца выучусь. И будем мы жить с тобой в кущах райских. И пчелок,—говорит,— раз­ веду. И медком,— говорит,— буду тебя поить-кормить, как царевну за­ морскую». А уж младший — Вовочка —услада матери: чистый урюк! Воды не замутит, травки не примнет... В следующий раз Мазина жаловалась, что я подбил у ней курицу, выдергал из грядки морковь... и так без конца. Думаю, что мать не всегда верила ее наговорам, но никогда не пыталась меня оправдать и каждый раз строго наказывала, чем достав­ ляла огромное удовольствие нашей соседке. Только раз мать не выдержала. Как-то пришла она на озеро по воду. Шагах в десяти от берега, по пояс в холодной воде, пыхтела Ма­ йина, вытаскивая деревянную кадку на берег. Увидев мать, она за­ голосила: — Голубушка, Анна Антоновна, уйми ты свое чадо непутевое! По­ ставила кадочку у бережка замачивать, а твой Мишка укатил ее в экую глыбь... Мать резонно возразила: — Стыдись, Марья Степановна, врать-то. Еще божественная, свя­ тые книги по покойникам читаешь. Мишка, почитай, целую неделю у брата в Исилькуле гостит... Мария Степановна не смутилась: — И-и, не оправдывай, дорогуша! Шустряк он у табя. Для него пятнадцать верст — крюк! Прибежал, нашкодил да и был таков. На такое возражать было бессмысленно. За изгаженную рубашку рано или поздно, а ответ держать придет­ ся. Но такова уж психология виноватого: ясно сознавая неизбежность