Сибирские огни, 1981, № 4

170 АЛЕКСАНДР СМЕРДОВ дакцию газеты Забайкальского фронта «На боевом посту», где в звании старшего по- . литрука, а затем капитана и должности спе­ циального корреспондента, как видно из приписки, он и нес очередное «дежурство по номеру» газеты в день написания ответа на мое письмо. Для пояснения же некоторых, упоминае­ мых в этом ответе сугубо личных и взаим­ ных «чувствований и мыслей, множества нерешенных вопросов, связанных прежде всего с собственным местом на планете», видимо, надо сказать о том, что и я в это время находился почти в том же воинском звании и служебном положении, что и Г. Марков — в редакции газеты «Красно­ армейская» звезда» Сибирского военного округа, жил той же «напряженной жизнью человека, желающего увидеть ту настоя­ щую меру, которой можно измерить себя», то есть неодолимым, не подчиняющимся сознанию, уставным военнообязанностям стремлением быть там, «где все решается самим ходом жизни» — на переднем крае великой битвы. Разница, может, состояла лишь в том, как позднее вспоминал Г, Мар­ ков, что в те дни «воинскую службу в За­ байкалье и на Дальнем Востоке насыщало постоянное о ж и д а н и е значительных со­ бытий», а в Сибирском военном округе ед­ ва ли не каждого военнослужащего нестер­ пимо волновало и мучило о щ у щ е н и е своей «тыловой» отдаленности, даже отре­ шенности от достигших наивысшего накала и размаха сражений на западных фронтах. Правда, в конце того же 1943 года мне удалось-таки добиться направления в си­ бирское добровольческое гвардейское со­ единение, действовавшее в Прибалтике, а Марков «дождался» боевого участия в раз­ громе Квантунской армии самураев, в осво­ бодительном походе советских войск через Хинган... Выдержки же из этого давнего письма, «просмотренного военной цензурой», пере­ дающего переживания, раздумья молодого литератора, призванного в боевой строй, как мне кажется, достаточно живо и дове­ рительно раскрывают и освещают не толь­ ко его внутренний мир и творческое фор­ мирование в один из самых напряжен­ ных, решающих периодов личной и об­ щенародной жизни и судьбы, но и те жизненные основы и духовные корни, убеждения и принципы, какими изначально и постоянно питались, развивались и зрели всё его творчество и общественная дея­ тельность. И, может быть, самое главное и важное: высказанные почти сорок лет назад в этом письме мысли и представле­ ния молодого Маркова о писательском при­ звании и долге, соотношении жизненной и художественной правды — звучат, воспри­ нимаются и сегодня достаточно актуально и дальновидно в приложении не только к творческому пути крупного мастера совре­ менной художественной прозы и публи­ цистики, но и касаются насущных идейно­ творческих проблем советской литературы наших дней. «О войне я пишу и обязан писать», но пока (подчеркнуто мной.— А. С.) моя об­ ласть война как быт, войну, как сражения, следует оставить за теми, кто это пережил гам, на фронте. Все, что пишу сейчас, не удовлетворяет меня...» Может показаться несколько странным утверждение о «войне как быте», настолько малосовместимы, если не взаимоисключаю­ щи, эти два понятия — война, с ее всераз- рушающим хаосом и катаклизмами, и быт, предполагающий нечто более или менее устойчивое, во всяком случае больше свя­ занное с мирным течением человеческого существования. Но следует напомнить, что говорилось это на третьем году всенародной войны, действительно пронизывавшей весь образ и ход жизни не только призванных и сражаю­ щихся на фронтах, а всех советских людей, в том числе и «ожидающих» в полной бое­ вой готовности «значительных событий» на дальневосточных рубежах воинов Забай­ кальского фронта, в строю которых нахо­ дился Георгий Марков. Именно об этом «быте» военных испытаний и переживаний, напряженного ожидания решающих бое­ вых действий, очевидно, не только по долгу и обязанности военной службы, главным образом, и писал спецкор «На боевом пос­ ту» языком жесткой оперативной газетной прозы, категорически отказывая себе в ка­ ком-либо отступлении от подлинного воен­ ного быта, и вымышленных «баталиях», каких ему самому «пока» еще не довелось испытать и пережить непосредственно. От­ сюда и неудовлетворенность всем, что писа­ лось в эти дни, хотя одновременно не пре­ рывалась, а продолжалась с обостренной как никогда душевной, творческой интен­ сивностью та внутренняя «большая литера­ турная работа», которая стала пожизнен­ ным призванием и заветной мечтой буду­ щего романиста: «все время испытываю тягу к большому (выделено мною.— А. С.). Тянет на роман, на повесть — где можно высказаться вволю...» «Тяга к большому» рано проявилась в са­ мой жизни и мировосприятии будущего пи­ сателя, она вывела и выдвинула его, млад­ шего сына таежного охотника и правдолю­ ба, на передний край борьбы за новый уклад и великие преобразования роднЬго края, сделала комсомольским вожаком и газетчиком. Необычайно накаленные классо­ выми схватками 30-е годы его комсомоль­ ской юности, вместе с огромной, в основ­ ном «самообразовательной» жизненной и партийной школой и закалкой оставили в душе и памяти Георгия Маркова, как у многих из нас, людей этого поколения,— остро ощутимый, долго не заживающий ожог... Но именно в эти «смутные» годы душевных и житейских потрясений и лише­ ний вызревал и складывался первый и са­ мый большой замысел начинающего авто­ ра — писалась и была закончена накануне войны первая книга «Строговых», открыв­ шая ему путь в большую литературу. На­ чавшаяся война отодвинула, но не прерва­ ла ни на один час «большую литературную