Сибирские огни, 1981, № 4

В ТЕАТР ВЛЮБЛЕННЫЕ 159 атра, историк, известный своими работами о Федоре Волкове, о языке Островского, о Грибоедове, лично знавший А. И.-Сум- батова-Южина, Ольгу Осиповну Садов­ скую, М. Н. Ермолову, ф. И. Шаляпина, немало написавший о корифеях Малого театра, он в свое время работал актером, и это очень помогало ему в лекциях. Вот по ходу лекции он усаживается по­ середине зала на стул, забрасывает ногу на ногу и, держа руки в карманах, пока­ зывает, как ступней ноги «жестикулиро­ вал» в роли Счастливцева Михаил Прович Садовский. Потом показывает, до каких трагических высот поднимался он в коме­ дийной роли Мурзавецкого. Слезы душат его, голос прерывается, через силу выдав­ ливает Владимир Александрович: «Близ города, среди бела дня, лучшего друга... Тамерлана... волки съели!» Право, если бы мы не знали, что речь здесь идет всего лишь о собаке, то готовы были бы зары­ дать. Показывал Филиппов просто, правдиво и в то же время ярко. Помню, какое впе­ чатление на курильщиков произвел его рассказ о том, как он бросил курить: «Ни­ когда не выбрасывайте папиросы из кар­ манов, не давайте торжественных клятв. Я уже после того, как бросил курить, дол­ го еще носил с собой пачку. Захочется курить, выну пачку, подержу в руке — э-э, нет! Не буду!» И Филлипов, сделав очаро­ вательную гримасу, прячет воображаемую пачку обратно в карман. Потом продол­ жает: «Говорят, что папиросы уменьшают работоспособность, притупляют память. На своем опыте я этого утверждать не берусь. Как работал прежде, так и теперь. Разве что рубашки перестал прожигать». Его «антиаргументация» убедительнее многих «страшных» кар, которыми пугают куриль­ щиков врачи. В «исполнении» Владимира Александровича курение — ненужная, глу­ пая, легкомысленная привычка человека, от которой он может без труда отделаться. Очень любопытную историю с Шаляпи­ ным поведал нам однажды наш лектор- рассказчик, я этой истории в печати еще не встречал. Говоря о том, что в природе каждого настоящего артиста заложено «чувство зала», тончайших форм общения со зрителем, Филиппов в качестве приме­ ра привел случай, свидетелем которого ему пришлось быть. Шел «Борис Годунов». Шаляпин был в ударе. Зал заворожен. За­ таив дыхание, все следят, как мучительно расстается с жизнью царь Борис. И вдруг, сделав невероятное усилие, Борис — Ша­ ляпин встает с трона, встает во весь свой громадный рост и, напрягшись, как струна, стоит недвижимо. Потом, рухнув, он куба­ рем скатывается со ступенек. Никогда та­ кой рискованной мизансцены Шаляпин до этого не делал. Зал неистовствовал. А Фи­ липпов бросился за кулисы в опасении за здоровье артиста. Шаляпин уже разгрими­ ровывался, когда к нему в гримуборную влетел Владимир Александрович. Обер­ нувшись навстречу вошедшему, Федор Иванович весело ему подмигнул: «А ловко я этот фортель выкинул, а?» — «Но зачем же, зачем же, Федор Иванович, так рис­ ковать?» — «А дело в том, что в самый напряженный момент я заметил, что с верхнего яруса кто-то уронил коробку кон­ фет, она полетела вниз и, если бы упала кому-нибудь на голову, поднялся бы шум, сцену бы мне наверняка сорвали. Вот я и придумал фортель, чтобы отвлечь внима­ ние. Но, по счастью, коробка на полдороге застряла на предохранительной сетке. На­ добность в трюке отпала, да жалко было расставаться с придуманным». — Вот так артист, находясь «в образе», в самую драматически напряженную ми­ нуту не перестает чувствовать зрительный зал,— заключил Владимир Александрович. Но я отвлекся. Итак, в непривычно тихом здании инсти­ тута, в пустой аудиторий мы сидим друг против друга, и я немного робею в при­ сутствии знаменитого ученого — ведь ради этой беседы со мной он потратит целый вечер. Профессор же внимательно изуча­ ет список вопросов, подготовленный мною. Через некоторое время, сгруппи­ ровав вопросы по-своему, сделав какие-то пометки, Филиппов начинает свой рассказ. Я берусь за карандаш. Ответы Владимира Александровича содержат сведения, необ­ ходимые для любого постановщика коме­ дии Грибоедова, да и для будущего иссле­ дователя «Горя от ума» моя запись может представить некоторый интерес. Интерес­ на она еще и тем, что показывает уровень, на котором стремился в те годы готовить режиссерскую смену ГИТИС. Вот ответы В. А. Филиппова. Известно, что Грибоедов трижды менял фразу, которая может стать ключевой для режиссерского построения сцены бала в доме Фамусова: 1) «Дом невелик, так ба­ лу дать нельзя», 2) «Великий пост, так балу дать нельзя» и окончательный вариант — 3) «Мы в трауре, так балу дать нельзя». Но обратите внимание, что во всех трех вариантах подчеркнуто одно: у Фамусова происходит не бал, а просто вечер, на ко­ торый съедутся «домашние, друзья». Это важно иметь в виду. А что такое настоя­ щий московский бал тех лет? Это — ор­ кестр, приезд генерал-губернатора, коман­ дующего корпусом. У Грибоедова на фамусовском вечере таких людей нет. По­ четных гостей только двое — «фрейлина Екатерины 1-й» Хлестова и Фома Фомич, тот самый, что «при трех министрах был начальник отделенья». Остальные — «до­ машние». В какой день недели происходил бал? Обратимся к тексту. Что касается опреде­ ления дня приезда Чацкого и бала, то это просто — Репетилов сообщает, что при­ был из «шумного заседанья», которые «секретнейший союз», по его же словам, проводил «по четвергам». Здесь все ясно. Но вот загадка — в тот же день Фамусов диктует Петрушке: «В четверг я зван на погребенье». Не в этот, а в будущий чет­ верг, Спрашивается, что же это за покой­ ник, который лежит в ожидании погребе­ ния целую неделю? Значит, речь идет о бальзамировании, а бальзамировать мож