Сибирские огни, 1981, № 4
14 МИХАИЛ ШАНГИН ладонью о донышко, вышибал из бутылки пробку, наливал полный стакан и браво провозглашал первый тост: — За щедрую, значит, хозяйку! Жить тебе, Анна, да богатеть, да спереди горбатеть! Мать, не любившая пустословия, с кривой улыбкой замечала гостю: — Брось присказульки-то. Закусывай лучійе да пей. — Я ведь к тому, Анна,— продолжал балагурить пимокат,—что женщина ты ладная: не крива и не горбата, животом не надорвата.-— И он, в два глотка опорожнив стакан, удовлетворенно крякал и, слегка поморщившись, сразу расцветал всем лицом. Хотя бесцеремонность гостя была матери не по нутру, она велико лепно изображала на лице «неподдельную» радость, поддакивала ему, подкладывала закуски, ласково заглядывала в глаза, все время помня, что перед ней —мастер, от которого зависит, какие получатся наши пи мы: или им не будет износу, или развалятся они за один месяц. Пимокатное дело для Михаила Ефимовича было страстным увле чением, в колхозе же, он значился начальником пожарной дружины. На его попечении находились добротный сарай, в котором покоилась новенькая пожарная машина, водовозка с затхлой водой, и две пожар ные лошади — Пегарь и Пегуха. Дружины, как таковой, не было, *на стене пожарного сарая висел лишь список дружины, который он, по причине безграмотности, прочесть не мог... Но это еще не все. Главная его должность — старший конюх колхоза. Напротив пожарного сарая стояла кривобокая деревянная конюш ня; в ней, вмёсте с пожарными лошадями, стояли два жеребца-проц?.-, водителя Ванадий и Марал и красавица выездная лошадь по кличке Скала. Вот за ними и ухаживал Михаил Ефимович, им и посвящал свое основное рабочее время. От конторы мы и направились к Михаилу Ефимовичу в надежде, что сегодня ради праздничка он покатает нас на тачанке. На базе, куда мы пришли (конюшня, пожарный сарай, коровник, молоканка, зерновой ток, свинарник — все это находилось в одном ме сте и называлось базой), среди всевозможных полуразбитых телег, бричек и брошенных в конце зимы где попало и никому сейчас не нуж ных саней и кошевок, выделяясь, стояла новенькая тачанка: с точеными спицами в колесах, на высоких мягких рессорах, сверкая черным лаком, она была изумительной красоты. Прокатиться на ней — мечта! Но на базе нас привечали мало, чаще гнали. И все же выпадали те редкие, счастливые дни, когда Михаил Ефимович, изрядно хватив у очередного клиента, становился благодушным и не в меру хвастливым. Скучая без почитателей и восхвалителей, он подзывал нас к себе и, погрози» пальцем, топорща усы, спрашивал: — А ну, голопупики, отвечайте, кто такой дядя Миша?! — Дядя Миша — пимокат, лучше всех пимы катат! Дяде Мише — ура! ура! —орали мы хором. —- Вот так-то,—Михаил Ефимович гордо подкручивал усы и млел от самоцовольства.— Потому И любят меня все. Почитают. Для всех я —Михаил Ефимович — лучший мастер в округе. Талант! И человек я —о-о! —сто сот стою! Сколько я стою? — Сто сот, дядя Миша! — подтверждали мы в восторге. —‘■Молодцы, голопупики! Все понимаете! За что и люблю вас. — Прокати, дядя Миша! Михаил Ефимович выводил из конюшни пожарных лошадей — Пе- гаря и Пегуху — и выездную лошадь Скалу. Попыхивая косушкой, по крякивая, что-нибудь прихвастывая, закладывал их в тачанку и садил ся на козлы:
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2