Сибирские огни, 1981, № 4
В ТЕАТР ВЛЮБЛЕННЫЕ 15! взмывающим на верхнем регистре до тра гедийных высот, завораживала, изумляла. Это было само вдохновение, порыв, увле кающий за собой все и всех. А Ясон — Са мойлов? Порой он казался старомодно-па фосным — завывающие интонации, громо гласные вопли заставляли вспомнить ма неру чтения времен трагедий Озерова. Но это была тонко продуманная игра, потому что рядом с таким «официальным» Ясоном существовал и другой — статный воин, са модовольный и вышколенный, не желаю щий нервировать себя по пустякам. Праг матик до мозга костей, он в минуту яро сти умел брать себя в руки. Делалось это очень забавно, с глубокой иронией. Стои ло Ясону взволноваться, как он тотчас пус кал в ход испытанное средство — спорт. Вот он, уже готовый взорваться, вдруг хватал рукой воображаемый диск и, сделав заученный замах дискобола, бросал неви димый снаряд в зал, после чего успокаи вался и вновь готов был вести беседу. В другом аналогичном случае Ясон имити ровал метание копья, в третьем — бросок пращой (к сожалению, впоследствии новые исполнители по непонятной причине от этого неожиданного приспособления отка зались, и роль стала исполняться в каком- то усредненном, успокоенном ключе). У Охлопкова нет неинтересных персона жей. Каждому он умеет придать «изюмин ку». В коротком выходе А. Ханов сумел показать своего царя Креонта властным и добрым в сочном, запоминающемся ри сунке. Даже в крохотной роли странника А. Лукьянов со всей его распевной мане рой говорить, с его значительностью быв шего героя-любовника (я его видел еще в ролях Ромео и Теодоро) — фигура при мечательная. У Охлопкова на всех хватает фантазии и разнообразия режиссерских предложений. Так что ни один актер в «Медее» не скучает. После окончания прогона публика устро ила овацию. Охлопков кланялся и вновь просил высказывать ему свои замечания. 26 ноября. Вновь нас поразил Охлопков: на следующее же после прогона со зри телем утро, после шумного успеха репе тиции как ни в чем не бывало продолжал черновую работу над «Медеей». Сегодня он особенно жестко требовал соблюдения нужного ему ритма. Особенно доставалось тем фигурантам в черных три ко, которые в минуты трагических потря сений под раскаты литавр выбегали с двух сторон с огромной маской,- изображавшей гримасу ужаса. Охлопков требовал, чтобы выбегали они строго по реплике, одновре менно оказывались возле страдающего героя, четко вздымали маску, закрывая ли. цо актера, и синхронно разбегались в раз ные стороны. Добиться такой четкости было не так-то просто, если учесть, что герой постоянно находился на разном рас стоянии от кулис, и пробегать фигурантам приходилось все время разные отрезки сцены. Наконец желаемого удалось добиться. Но теперь Охлопкова не устраивали уже актеры, которые в момент, когда их лица закрывала маска ужаса, стояли в спокой ных позах, рассчитывая, что маска сыграет за них. Николай Павлович сам поднялся на сцену, встал на место Козыревой и попро сил фигурантов выбежать с маской. В тот момент, когда они закрыли ему лицо, а литавры раскатами передавали бурю чувств героини, Охлопков затрепетал всем телом, взметнулись в ужасе его руки, и перед нами возникло странное существо с ог ромной головой и разверстым ртом, горе стно вздымал этот изуродованный страда нием человек тонкие свои руки к небесам. Актеры, повторяя задание, не копировали режиссера, делали все гораздо мягче, ок руглее. И мне было жаль, что не так, как ОхлопковІ 1 декабря. Сегодня в маленьком кабине те главного режиссера за столиком под знаменитым графическим портретом Мая ковского мы увидели Николая Павловича, сидящего над конспектом. Он поздоровал ся и представил сидевшую здесь же жен щину — театроведа Нину Велехову. Потом начал лекцию. Часто заглядывал в свои записи, много цитировал, потом от влекался от бумаг и говорил, глядя куда- то вДаль, поверх наших голов. Поскольку в это время он вспоминал случаи из соб ственной практики, то мы решили, что он как бы вглядывается в далекое прошлое. Охлопков призывал нас к глубинному, философскому проникновению в драма тургический материал. — Мечтаю о времени,— говорил он,— когда на афишах будет значиться: «Спек такль поставил философ такой-то». Именно философ, а не просто режиссер. Задумы вать спектакль всегда нужно глубоко, уст ремляясь к великому. Я вам напомню сло ва Герцена из его письма к Огареву. Гер цен писал: «Наслаждение поэтическое мо жет дать только бесконечность... Ляг под навес и гляди в потолок — глупейшее за нятие. А сними крышу, и взгляд уйдет в бесконечность созвездий...» Вот так же и мы с вами должны уметь снять с пьесы крышу и посмотреть — что же там нахо дится, какое зарево можно приготовить? Задумывать всегда нужно далеко, не огра ничивая себя поначалу никакими посторон ними соображениями. Это уж потом при дут — смета, размеры сцены, занятость группы. А поначалу — думайте только о бесконечности. Недавно мне удалось ус лышать хорошую сентенцию: если я заду маю ехать во Владивосток, то уж до Пе ределкина наверняка доеду. А вот если я сразу ограничу себя маршрутом до Пере делкина, то так и останусь сидеть на месте. Потом Николай Павлович рассказывал, как много у него появилось подражателей после «Грозы», как нелепо выглядит все подражательское (один режиссер умуд рился посадить Катерину в птичью клетку, полагая, что он создал символ «под Ох
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2