Сибирские огни, 1981, № 4

150 Л. БАЛАНДИН вил вместе с Охлопковым «Океан», «Гос­ тиницу «Асторию» и другие спектакли. Бу­ дет вести у нас практические занятия по режиссуре. Владимир Федорович — весь коррект­ ность и ирония. От нас требует, во-пер­ вых, искренности и честности во всем («Ес­ ли что-то не знаете, так прямо и говори­ те — не знаю») и, во-вторых, точности («Сцена не терпит приблизительности ни в большом, ни в малом, начиная от точного понимания эпохи, стиля и кончая "точно­ стью в передаче правды чувств»), Дудин рассказывал о загрузке, которая ожидает нас. Ежедневно мы должны при­ ходить на все репетиции театра, выполнять отдельные поручения постановщиков, че­ тыре раза в неделю быть с 9 утра до 11 на занятиях Охлопкова или Дудина. После репетиции, с 3 до 6 вечера будут прово­ диться теоретические занятия. А вечерами мы должны посещать различные спектакли. Один из наших, все тот же режиссер из Мурманска, после беседы Дудина заявил многозначительно и даже строго: — Одно мне не понравилось в ваших словах, Владимир Федорович. — Что же? — насторожился тот. — То, что вы сказали в заключение, буд­ то утомили нас своей беседой. Мы за тем и приехали, чтобы вы нас как можно боль­ ше «утомляли» своими глубокими беседа­ ми, наставлениями... — А вы большой дипломат,— сказал Ду­ дин, не лишенный чувства юмора, и повел нас знакомиться с театром и актерами.— Отныне и на весь год вы должны считать себя членами нашего коллектива, маяков- цами. Мы расцвели и вслед за нашим гидом по узким коридорам закулисной части те­ атра пошагали знакомиться со своими «коллегами». — Евгений Самойлов, самая светлая лич­ ность в нашем театре,— представляет Ду­ дин. — Ну, зачем вы такі— любезно улыба­ ется своей обаятельной, с детства знако­ мой по кинофильмам улыбкой Самойлов и пожимает нам руки. — Молодой артист Евгений Лазарев,— тем временем продолжает Дудин.— Мы его переманили из Риги и теперь сами не знаем, что с ним делать. Шутка, конечно, не очень удачная. Рых­ ловатого сложения круглолицый и кругло- глазый юноша явно смущен: «Владимир Федорович...» — укоризненно тянет он. — Аржанов — самый мой любимый ар­ тист... Заслуженная Григорьева, будьте зна­ комы... А это наш помощник режиссера, в театре работает 175 лет (это опять — шутка!)... Здесь, через этот служебный вход вы будете входить в театр. А через ту, главную дверь, в которую вы сегодня вошли, имеют право входить только четы­ ре человека — я, Охлопков, директор и ди­ ректор-распорядитель. Мы расстаемся, взволнованные беседой, калейдоскопом знакомств. Завтра к 11. Будем присутствовать на репетиции «Ме­ деи». Сейчас в Москве только и разгово­ ров, что о готовящейся премьере. Уже привыкли, что Охлопков непременно удив­ ляет. Этот «спектакль-концерт» будет идти в зале имени Чайковского. В нем участву­ ют большой симфонический оркестр (80 музыкантов) и хор в 200 человек! Вот как! 25 ноября. Сегодня присутствовали на прогоне «Медеи». Велик к ней интерес Москвы! По разрешению Охлопкова на черновой репетиции был полный зал теат­ ральных деятелей. Среди зрителей узнаю многих, известных по театрам и кинофиль­ мам. Расхаживают по фойе, обсуждают событие, иронизируют. А Охлопков как будто даже и не волнуется. Перед нача­ лом прогона подошел к рампе и произнес вступительное слово. Смысл его сводился к тому, что после XX съезда партии дея­ тели искусств должны учиться работать по-новому, в тесном творческом содруже­ стве, всемерно помогая друг другу. Что он, Охлопков, первым делает шаг навстре­ чу, надеется на товарищескую помощь всех присутствующих. Что после репети­ ции, которая будет выглядеть пока еще в черновом виде (даже костюмы и рекви­ зит не весь готов, в сцене с царем Креон- том носильщики выйдут в современных одеждах и т. п.), Охлопков с удовольстви­ ем выслушает все замечания присутствую­ щих... (Послышался шумок недоумения)... в личной беседе или по телефону,— возвы­ сил голос Охлопков и в заключение про­ изнес: — Вот сейчас артисты стоят за кулиса­ ми и волнуются. А потом выйдут перед нами. Отчаянно смелый народ! Я бы тако­ го испытания не выдержал! Николай Павлович прошел в середину зала, сел за свой режиссерский столик. Зал откликнулся на его речь разрознен­ ными хлопками и нестройным гулом. «Это он своего учителя Мейерхольда копиру­ ет,— сказал мне сосед справа,— тот тоже любил делать открытые репетиции. Однаж­ ды у всех на глазах Левушку Свердлина так мучил, так мучил...» Дослушать, как мучил Свердлина Мейерхольд, мне было не суждено — зазвучала увертюра, репе­ тиция началась. Едва оборвалась музыка, как на сцену выбежала Либерчук в роли кормилицы. Она упала на пол, яростно билась о него головой, не в силах перенести ужасную сцену, увиденную ею в царских покоях. Уста кормилицы исторгали неистовые воп­ ли. Казалось, куда двигаться спектаклю дальше, если уже начало представляло со­ бой кульминацию страсти?! Но нет, режиссер знал, как вести нас в мир театральных потрясений. Каждая по­ следующая сцена контрастировала с пре­ дыдущей, создавая непрерывно усиливаю­ щийся поток впечатлений, переживаний. Евгения Козырева своей манящей женст­ венностью, интеллектуальностью и какой- то нечеловеческой пластичностью, могу­ чим голосом, то падающим до шепота, то