Сибирские огни, 1981, № 4

В ТЕАТР ВЛЮБЛЕННЫЕ 147 «замыкает новые явления современности в рамках бытового, обыденного спектакля». И дальше: «слишком романтичны, поэтич­ ны они, их большое дыхание, широкий шаг, новый ветер — ничего похожего с тем, что легко укладывается только'в «павиль­ ончик» со всем его примитивным оснаще­ нием, свойственным плоскому, «подножно­ му» реализму»,.. «О, как было бы хорошо в театре,— вос­ клицал Охлопков,— если бы они (деятели театра.— Л. Б.) во всей полноте знали, на что они способны, если бы только они зна­ ли, какими подлинно могущественными средствами театр способен «поражать ду­ шу» и играть ею самовластно, если бы только театр, не боясь скинуть со своих могучих плеч сильно подержанное за мно­ жество лет и сильно обузившее фигуру старое свое платье, стал бы более интен­ сивно искать, как облечь наши пьесы и на­ ши спектакли, пусть даже самые могуще­ ственные, «в новое могущество», где дра­ ма вступает в союз со всеми искусствами, призывает их на помощь и берет у них все средства, все оружие». К «единому литью всех искусств» в рам­ ках драматического спектакля звал Охлоп­ ков, в раскрытии условной природы те­ атра видел пути его расцвета, успешной конкуренции с кино и телевидением. В своем «Ответе» Николай Павлович до­ сказал недосказанное в предыдущих стать­ ях, более четко сформулировал свои твор­ ческие позиции. «Я занимаюсь «пробами» освоения сис­ темы Станиславского и «скрещивания» ее с положительными элементами богатого опыта Вс. Э. Мейерхольда всего-навсего только лет двадцать пять — тридцать. Это, конечно, очень мало... Я не создал направ­ ления. Для этого нужно обладать выдаю­ щимся дарованием, каким обладали Стани­ славский, Немирович-Данченко, Мейер­ хольд, Вахтангов, и проложить такую доро­ гу в искусстве, которую «подсказало» бы время во всей перспективе своего истори­ ческого развития. Каждый новый самолет, каждая новая ракета — это еще не направление. А вот то, что нашел, и увидел, и определил как реальное в свое время Циолковский, это направление. Я — только один из многих летчиков-ис- пытателей, пробующих новые самолеты, развивающиеся в направлении, какое бу­ дет найдено коллективным опытом не од­ ного,* а, возможно, нескольких поколений тех режиссеров, которые «по-мичурински» ищут новых результатов от «скрещивания» двух театральных культур: с одной сторо­ ны, культуры Станиславского и Немирови­ ча-Данченко, с другой — Мейерхольда. Вахтангов делал первые блестящие шаги в этом направлении. Возможно, что мне еще далеко до сво­ его пути при преклонении перед Стани­ славским и перед Мейерхольдом. .Это уж мой недостаток. Но право на свой путь несет в своем ранце каждый режис­ сер...» 10 * Вот так он писал о себе, ничуть не вы­ пячивая, не преувеличивая своих заслуг, один из лучших режиссеров современно­ сти. Но тот же Охлопков не удержался от раздраженного тона, от личных выпадов, как только речь зашла о полемических высказываниях Г: Товстоногова. В ответ на обвинения в произвольном обращении с авторским видением и стилем Николай Павлович заявил, что сам Товстоногов да­ леко не безгрешен в этом отношении, что его постановка «Иркутской истории» на сцене БДТ — «наглядный урок всем, и, прежде всего ему самому, предупреждаю­ щий о гибельности такого чрезмерно воль­ ного и крайне субъективистского отноше­ ния режиссера к пьесе, которое действи­ тельно искажает идею последней и делает спектакль ультраэстетским». Несмотря на то, что в целом «Ответ» Охлопкова прозвучал достаточно убеди­ тельно, его желчность произвела неприят­ ное впечатление. Думаю, что в итоге дис­ куссии ее участники долго не могли уста­ новить между собой нормальные челове­ ческие контакты. Да так оно и было, как убедился я впоследствии. В театральных кругах, конечно, было из­ вестно о противоречивости характера Ни­ колая Павловича, знали о его горячности в спорах, о вспыльчивости, поговаривали о режиссерском деспотизме. Но все это не мешало любить его киногероев — Василия, Ваську Буслая, Шаляпина, Батманова, ко­ миссара в «Повести о настоящем челове­ ке». Горячо обсуждались все новые спек­ такли Охлопкова. Их отличало, помимо всех прочих, одно неизменное качество — они были чрезвычайно современны. Никогда не забуду, как в 1944 году, командированный с фронта в Москву за новой техникой, я побывал на спектакле Охлопкова «Сирано де Бержерак». Вахтан- говцы только что вернулись из эвакуации, из Омска. В зале в основном люди в гим­ настерках. Ну что, спрашивается, совре­ менного могло быть в романтической пье­ се Ростана, прославляющей вольнодумно­ го, прямодушного и остроумного поэта и драматурга Франции, жившего в прошлом веке? Но когда в финальной сцене у па­ мятника, четко вырисовывающегося на фо­ не огромного голубого неба, верный люб­ ви, на последнее свидание с Роксаной при­ ходил смертельно раненный де Бержерак — Рубен Симонов, когда звучали последние слова его отчета-«календаря»: «поэт де Бержерак убит рукой злодея»,— и, обесси­ ленный, он ложился на ступени памятника, слабеющей рукой натягивая на голову плащ — не испугать бы Роксану своей смертьюі — честное слово, мы, повидав­ шие столько горя и столько смертей, были потрясены. Честность, отвагу, самоотвер­ женность, готовность сражаться за любовь и справедливость,— все, что так дорого было советским солдатам на войне,— сла­ вил этот спектакль Охлопкова. Могучий и красивый сплав мужества и благородства. В 1957 году охлопковского «Гамлета» увидели новосибирцы. Огромная сцена