Сибирские огни, 1981, № 4

106 АЛТАЙ ШАГАЙ на берег. Там он принял прежний облик. Затем он раскроил сундук железный — в том оказался жестяной сундук, а в том сундук бумажный оказался. Бумагу разорвал Албат Мэргэн и увидал тринадцать перепелок. Он десять штук на месте подавил, а трех в карман халата положил. Вновь поскакал Албат Мэргзн по сопкам и увидал в одной долине дым. Подъехал и в чащобе сухостоя Железного заметил Тудзгшэ, недвижного, как будто неживого. Тот, надорвавшись от борьбы с чащобой, с непроходимым вечным сухостоем, лежал в траве с больною головой. Албат Мэргэн сказал ему: «Взгляни-ка, что я нашел!» — и вынул перепелок. Железный Тудэгшэ перепугался: «Мужчинам этих птиц нельзя касаться, а женщинам не должно видеть их. Небесных птиц пусти обратно в небо!» Албат Мэргэн сказал: «Чем отпускать их в небо, лучше я отдам тебе»,— и с силой бросил оземь перепелок. И тут же рухнул страшный мангатхай, растрескались все позвонки его, все жилы и поджилки перервались. У ног непобедимого героя Железный Тудэгшэ лежал горою. С одной горы огромные деревья, с другой горы великие деревья — колоды с корневищами, с ветвями,— срубив, понатаскал Албат Мэргэн и посреди долины широчайшей развел костер, чтоб мангатхая сжечь. Но девяносто суток протекло, а все был цел Железный Тудэгшэ: как был горой, так все горой лежал­ ого земной огонь совсем не брал. «Длиною в десять тысяч долгих верст и шириною в десять тысяч верст желто-молочное земное море давно бы уж, наверно, закипело и испарилось, если б столько дров сжечь, как сжег я»,— сказал Албат Мэргэн и, на лету поймав большую птицу, письмо ей золотое в клюв вложил и приказал скорей взлететь на небо к небесным многомудрым кузнецам, И у кострища удал ответа сам. Небесным кузнецам он так писал: «С Железным Тудэгшэ Албат Мэргэн сразился. Одолел. Но сжечь не может железные останки мангатхая и просит всех своих небесных братьев прийти на помощь». Тотчас кузнецы небесные кузнечные мехи спустили наземь. И с восьми сторон огонь раздули пламенно и мощно — и тело мангатхая Тудэгшэ расплавилось: все, все его железо — и головы железные, и плечи — в чугунный черный слиток превратилось и в мир подземный скорбно опустилось. Тогда Албат Мэргэн сел на коня — туда-сюда проехал, чтобы землю над телом мангатхая уплотнить. Утрамбовал ее, как сто быков утрамбовать смогли бы, днем и ночью бродя по обозначенному кругу. «Пока три долгих века не пройдет, пока тридцатый род не народится, лежи в земле. Железный Тудэгшэ, лежи в земле, вражды чугунный слиток!»— так напоследок наш герой сказал и, путь с судьбой сверяя, поскакал. ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ, повествующая о том, как Албат Мэргэн поехал свататься к Торгон Хану Домой влекомый долгою разлукой, тропой знакомой наш Албат Мэргэн вернулся ко двору Алтай Шагая. Там встретили его отец и дядя, и мать, прекрасная Толи Ногой. Они за десять пальцев подержались, потом за двадцать пальцев подержались, по-новому приветствуя друг друга и по старинке чествуя друг друга. Все вчетвером сидели за столом. Все вчетвером припомнили былое. Все вчетвером друг другу рассказали, что видели, что слышали, как жили. Менялись блюда на столе широком, переменялись разные напитки. Но посреди счастливого застолья Албат Мэргэн сказал: «Я так считаю, что головня сама не загорится, что человек — еще ведь не народ. Поеду-ка я в гости к Торгон Хану, его я сам давненько не видал, а он мне дочь в невесты обещал».