Сибирские огни, 1981, № 4

АЛТАЙ ШАГАЙ 101 А чисто-белый конь, когда увидел, что Мангатхай победу одержал, всхрапел тремя своими головами и бросился за голубым в погоню. На синее они взбежали небо, помчались по серебряному краю, по облакам скакали — белый конь стал нагонять. За хвост уже хватался, до холки уязвимой добирался. Но вдруг открылась дверь большого неба, приотворилась на одно мгновенье — и лишь успел наш голубой скакун вбежать в нее, захлопнулась со стуком. И трехголовый белый жеребец, злой, как его хозяин Мангатхай, перед палящим солнцем оказался. Не выдержал ни пламени, ни света: сначала стал он белым костяком, на косточки рассыпался затем — и пылью белой на землю упал. И Мангатхай не знал, как он пропал. ПЕСНЬ ВОСЕМНАДЦАТАЯ, повествующая о том, как Нохойн Шара пытался отомстить за смерть Алтая Шагая Спустился с неба голубой скакун и возвратился ко дворцу героя. Там встретила его Толи Ногон и от печальной вести почерпала, от горя закричала, зарыдала по своему Алтай Шагаю — слезы, из левого проистекая глаза, Байкалом многоводным становились, из правого же — Леною струились, Она сняла уздечку и седло' и отвела коня на луг зеленый. Не вытирая побледневших щек, не осушая слез, Толи Ногон пустила голубого скакуна к сереброспинным диким оленухам, где посреди густого ивняка вилась живая лента родника. «Я отомщуі — вскричал Нохойн Шара.— Я возвращу тебе Алтай Шагая!» Вскочил он на могучего коня и в путь пустился по следам героя. И так же встретил мангатхайку он, и в шалаше у ней наелся мяса. И так же Мангатхая повстречал, пощечинами с Рыжим обменялся. И к месту схватки у пяти берез на собственном коне его довез. И так же началась у них борьба, и так же эта схватка затянулась... И так же друг на друга наступали, и так же утомились от борьбы, и так же сели, раскурив табак, и так же был коварен Мангатхай, и так же был Нохойн Шара доверчив, и так же был он трубкой изувечен. И поглумился Мангатхай над телом, и возвратился конь к Толи Ногон. Она коня отправила в луга, сама же вся от горя почернела, по брату и супругу зарыдала. Заплакала, да горько так, что слезы, из левого проистекая глаза, Байкалом многоводным становились, из правого же — Леною струились. ПЕСНЬ ДЕВЯТНАДЦАТАЯ, повествующая о рождении Албат Мэргэна и о том, что вычитал он в Книге Судьбы Взошло не раз и закатилось солнце — прошло над миром девять полнолуний. Толи Ногон прекрасно пополнела, болезнью материнства разболелась — и сына родила, и белоснежной травинкою лупок перевязала, и в шкуры соболей запеленала. «Скажи мне, мать,— заговорил младенец,— кого мне звать отцом! Не от столба ведь, не от быка я урожден, наверно!» Но здесь раздался звонкий голос небе: «Ты сын могучего Алтай Шагая, Албат Мэргэном сам зовись отныне»,— и долго эхо шло по всей долине. Но вдруг пришел сосед их, Торгон Хан, и речь повел о новых испытаньях: «Албат Мэргэи, я собираюсь в путь, в студеный край, в обветренные земли,— туда, где обитают мангатхай. Они напали на мои стада и лучшего украли жеребца. И если в те края поеду быстро, то года через три я возвращусь, а если чуть помедленней поеду, то через девять лет я возвращусь.