Сибирские огни, 1981, № 4

100 АЛТАЙ ШАГАЙ где посреди ее стоял дворец, высокой крышей небо подпирая. А в том дворце, на солнце сыто щурясь, расположивши семьдесят голов по необъятной широты плечам, сидел грабитель — Рыжий Мангатхай. Приблизился к нему Алтай Шагай. «Ты, обирающий людей в округе, ты, пожирающий людей в округе, не прекратишь ли пакости свои!»— сказал Алтай Шагай и с разворота пощечину отвесил Мангатхаю. Пощечиной ответил Мангатхай. И закричал; «Щенок спешит кусаться, на мне он зубы хочет поточить! Пойдем-ка мы с тобой на пять гольцов, пойдем-ка мы с тобою на равнину, померяемся силой и сноровкой. Я погляжу еще, какой ты ловкий!» На белого, как сахар, жеребца на белого, как снег, сел Мангатхай, повел Алтай Шагая за собою. В одной долине речка протекала — струилась светло-желтою волной. В другой долине речка протекала — струилась светло-синею волной. «Вот скоро кровь твоя по этим речкам струиться будет!» — крикнул Мангатхай. «А не твоя ль!» — сказал Алтай Шагай. В долине третьей кости скакуна на глине красной мертвенно белели. Алтай Шагай лопаточную кость примерил к своему коню и понял, какие кони здесь сшибались в схватке: лопаточная кость его коня была короче той на пол-аршина. Он тихо кость на землю опустил, но сердце перед битвой укрепил. В четвертой же долине он увидел на жертвой и истоптанной земле богатыря неведомого кости. Берцовую он поднял кость с земли, к себе примерил и представил грустно, какие здесь боролись великаны, какие здесь погибли исполины: берцовая Алтай Шагая кость короче той была на пол-ладони. Он тихо кость на землю опустил, но душу перед битвой укрепил. Приехали они к пяти гольцам, подъехали к пяти большим деревьям, которые почти что перетерты: так много к ним вязали лошадей. Алтай Шагай и Рыжий Мангатхай коней своих к деревьям привязали, повесили колчаны и мечи. Затем кисеты вынули, набили курительные трубки табаком — и заклубился дым густой над ними. «Что, силой пальцев меряться мы будем иль силой плеч!» — воскликнул Мангатхай. «Сначала плеч»,— сказал Алтан Шагай. И подобрав подолы у халатов, и закатав повыше рукава, склонивши, как быки, тугие шеи, подкрадываться стали, примеряясь, как бы схватиться половчей друг с другом! Вцепились, наконец, друг другу в плечи. Стал Мангатхай крутить Алтан Шагая на правом, остро выгнутом бедре: туда-сюда ворочает и вертит, чтобы не мог ни глазом он моргнуть, ни отдохнуть, ни с силами собраться. «Что ж, на чужой земле легко споткнуться, легко в кротовью норку провалиться»,— сказал на это наш Алтан Шагай и, поднатужась, поднял Мангатхая и начал на своем бедре вертеть, его не в силах тоже одолеть. Прошел, наверно, день. А может, семь. Прошел, наверно, год. А может, больше. Но в том смертельном боевом объятье они со спин поободрали мясо. С ГРУДИ тугие мышцы пообтерли, и ребра на боках пообнажились, и позвонки на спинах проступили, и затуманились глаза от пота, посвертывалась от натуги кровь. «Покурим-ка!» — вскричал тут Мангатхай. «Устал! Давай!» — сказал Алтан Шагай. Но лишь присели на траву они, но лишь успели вытащить кисеты, как уловил мгновенье Мангатхай и трубкою курительной своей величиной с лопаточную кость ткнул и проткнул насквозь Алтан Шагая. Алтан Шагай без памяти упал. А Мангатхай раздвинул грудь ему и вырвал сердце, позвонки его переломал на мелкие кусочки, все жилы перервал и сухожилья. Лежал среди долины наш герой и над землета высился горой. Сорвался с привязи могучий конь, помчался голубой скакун на помощь, но поздно: не помочь Алтан Шагаю...