Сибирские огни, 1981, № 3
6 ЛЕВ ШТУДЕН шая, опоздавшая на юг птица, и то и дело говорила кому-нибудь*. «А на выпускном балу я станцую особенны» вальс, нас в балетном кружке учили». Над ней подхихикивали или просто пожимали плечами. Тот же Мурлыкин говорил, усмехаясь, на переменке парням: — Эта ее «идея фикс» мне чеховскую драму напоминает. Я недав но по телику смотрел. Там три чувихи мечтают в течение всей пьесы уехать в Москву. Но так до занавеса никто не уехал. Всё-таки подошла и Любушкина пора; учебе наступил конец. На выпускном экзамене она потрясла комиссию тем, что отвечала не по бумажке, а вольным словом, стоя вся в черном возле фортепиано, тор жественная, положив прозрачные руки на спинку стула, прямая, аж бледная от этой прямизны, будто не «Аиду» рассказывала, а читала те атральный монолог. Один из членов комиссии, проведя взглядом пунк тир от ее плеч к полу, дорисовал в воображении королевскую мантию и после, на обсуждении, поделился этим наблюдением с другими. С ним согласились. Поставили ей «отлично». Любушка так и не узнала в этот лень о своем триумфе, потому что ей после экзамена стало плохо, и, полуживая, она сразу побрела Домой — отлеживаться. Но по пути все- таки зашла к завучу и, хорошея от робости, спросила: когда же выпуск- ной-то будет вечер? — Следите за объявлениями,—отвечал завуч задумчиво, не отры вая ополоумевших глаз от стола, где вот уже двадцать минут он искал и не мог найти самую последнюю и самую важную справку для ГОРОНО. Через пару недель, когда все госэкзамены миновали, на доске объ явлений действительно появился ватман, где черными буквами было на писано: тогда-то и во столько-то состоится торжественный акт выпуска. На следущее утро в том же объявлении внизу можно было уже прочесть: «Выйти всем из окопов! Братаемся с педагогами! Мир без аннексий и контрибуций». — Для этих охламонов ничего нет святого! — говорили старшие и, поджимая губы, отходили прочь. Объявление оставалось висеть в до полненном виде. День наступил. В малый зал с краснеющей в президиуме скатертью потихоньку про ходил народ. Графин для докладчика уже начинал потеть. Трибуна, как вкопанная, прочно стояла на своем месте. Духовой оркестр в военной форме занял рубеж в небольшом просцениуме перед залом. Погода на улице выдалась жаркая, и заседание обещало быть до вольно утомительным, если доклад продлится долго (в чем мало кто сомневался). Выпускники, пришедшие в этот полуденный солнечный час в здание, где в течение четырех лет они зарабатывали мигрень, гастрит и звание молодого специалиста, плохо позаботились о праздничном туа лете. И то сказать, им предстояло не празднество, а участие в «акте». Для «акта» — сойдет. Кое-кто намеревался после собрания махнуть на пляж и прихватил пестрые мешочки с портретами кинозвезд, где лежало всякое пляжное барахло; иные, наоборот, пришли только что с пляжа и вид имели гораздо более интимный, вплоть до пляжных тапочек. Боря Мурлыкин, обожающий эпатировать начальство, явился в подтяж ках, надетых поверх старой спортивной майки. Сокурсница Бори Галя Гудимова проплыла в зал в тонкой вязаной кофте, по моде чуть выше пупка, под которой,—это было ясно даже рассеянному наблюдателю,— не было совершенно ничего.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2