Сибирские огни, 1981, № 3

70 ТАТЬЯНА НАБАТНИКОВА Дверь тихо открылась, и в комнату вступила мать. Кучумов плоте сжал веки и стал посапывать для достоверности сна. Она постояла щ много в сомнении. Судорожный позыв сглотнуть мешал дыханию. Но ^ чумов крепился, чтобы не выдать себя, а слюна давила на горло. Маі приблизилась, тронула его рукой, тихо позвала: «Витя!» Спит. Наконе ушла. Кучумов сглотнул отекшим горлом. Спала бы, господи, ну чег мается? В конце концов, ведь отец же действительно изменял, ей бы Ті перь торжествовать, а она жалеет. Наверное, у них, у старых, уже другі оценки... Ничего, не посадят. За четыреста-то рублей — и тюрьма? ; Давно-давно, в забытом детстве он лежал в больнице. Это был страшное время. Ему четыре года, и он впервые покинут всеми, один щ ред чужим миром. Он все время неутешно плакал, и усталые больничщ санитарки ругали его. После работы приходили мама с папой, и он виде их лица, прилепившиеся к замороженному стеклу окна. Он не понима. почему они не разобьют стекло и не заберут его отсюда, только смотрі в жалкой привычке к покорности, как он плачет, и никто, никто не спасе его из этого страшного места. Они уходили, он еще долго бесслезв всхлипывал, а потом лежал в полной апатии, слушая холодные чужи звуки больницы. Потеряв от горя всякую волю к действию, он мочиле прл ліо в постель, а после просто передвигался на сухое место и та: продолжал лежать, никуда не глядя. Кучумцв неожиданно вспомнил все это, и ему захотелось поздней утешения — может быть, для укора родителям, перед которыми сегод ня виноват. Он спасительно вернулся думать о Томке, о зональных со ревнованиях — к защищенной жизни и верному будущему. Завтра общий старт, групповая гонка на шоссе, полном спуско: и подъемов,—дай бог удержаться в головной группе, а там... Вдруг? Кучумов боялся помыслить победу, чтобы не спугнуть ее. Ах, как хотелось прорваться! Тягучую, жалобную, как призыв жу равлеи, тоску почувствовал Кучумов, которую словами не смог бы вы разить иначе, как: «Эх, прорваться бы...» Неясно куда, но — отсюда Куда-нибудь вверх, в силу, в сияние, от ничтожества этой жизни о" неисполнимости ее, в легкое, летящее, раскатно смеющееся во все небо' где победа,—туда, куда-нибудь. Дорога то тяжко карабкалась вверх, изгибаясь навстречу ветру то обрушивалась вниз. И тогда ноги не поспевали частить за ней и не возможно было поэтому увеличить легкую на спуске скорость больше чем давала сама дорога. Опытные гонщики обыкновенно меняли боль шую ведущую шестеренку на самоточную: у нее вместо пятидесяти од ного было пятьдесят два зуба, чтобы на спусках не пропадала вхоло стую сила ног. На велосипеде Кучумова стояла обычная, заводская на пятьдесят один зуб шестерня (не было знакомого токаря чтобь выточил), и больше всего он боялся отпасть именно на спуске, руга: себя, что за зиму на велостанке не натренировал частотной легкості в мышцах, а только тяжелую медленную силу. И шеф просмотрел ш подсказал, проклятье. ■ н р ’ Дорога пересекала лога и изворачивалась туда и сюда но ветеі все равно настигал то справа, то слева. В ногах уже нет силы іт_ Пройдено километров пятьдесят, и чем дальше, тем больше страх в больнице Тебя бр0СЯТ и « "« еш ь с я посреди чужого один, как в детей. ЛПІІ/£ 0КРУж а ю Щчх полей веет пустыней — среди нее страшно остатьсі одному, как зимои под ночным небом без жилья.