Сибирские огни, 1981, № 3

РАССКАЗЫ 59 У нее не было спасительного навыка превосходства над нами, как у других учителей, поэтому вместо удовольствия власти она получала в школе страдание бессилия. У Юлии Владимировны был муж, лихо красивый шофер Женька Холманский. Говорили, после новогоднего банкета учитель физики Анато­ лий Анатольевич написал ему письмо: «Вы грубый человек. Вы не спо­ собны ни понимать, ни ценить вашу жену. Когда я вижу, с какими глаза­ ми она приходит утром в школу, я жалею, что теперь нет дуэлей». Анатолий Анатольевич был приезжий и молодой, с несчастным лицом и в очках. Сразу же после каникул Женька Холманский пришел в школу, прямо на урок, и вызвал Анатолия Анатольевича. Вернулся учитель без очков, гордый и пятнами покрасневший, а Юлия Владимировна уволи­ лась. Мальчишки хихикали, на злую силу никак не находилось доброй для справедливости. Женька Холманский уехал с Юлией Владимировной жить в Город, но она умерла там очень скоро. Говорили, от рака, но мне кажется, чтобы не терпеть своего несоответствия с этим миром. Потом я узнала, что в той записке, которая ходила по классу на уроке литературы, был «роман с продолжением», героями которого были я и Павлуха Каждан. Мне тоже хотелось, как Юлия Владимировна, уехать, умереть, уво­ литься. Но я была еще в бесправном детстве. Мой отец пришел в школу на родительское собрание зимним вечером, пьяный до бесчувствия. Он заблудился в коридоре и попал в пустой директорский кабинет. Когда туда вошел директор, отец мой спал, как запорожец, разметавшись по­ перек комнаты, и разбудить его до утра не было никакой возможности. Об этом мне рассказала мать, мстительно, почти со злорадством. Ей хотелось найти причину всех несчастий. Я тоже научилась искать вино­ ватого своим несчастьям, и подозрительнее всех казался отец: он был пьяница и позорил меня перед уважаемыми учителями и моими ровес­ никами. Только бы не узнал Толя. Несколько дней после злополучного собрания я ходила в школу с готовым оглядывающимся стыдом, но усмешек не было. Видимо, скрыли из жалости к моим отличным успехам. Мне было плохо в тот год. Я прожила его, зажмурив глаза. Шум во мне, шум стоял, и ничего я не успевала заметить и понять. Все зло мира, которому предстояло умереть вместе с отживающими взрослыми, снова возродилось в моих одноклассниках, искаженных ростом, в моих глупых одноклассницах — и во мне самой. Забыть бы язык и мысли. — Только, чур, без девчонок! — Не хочешь, Войтен, не ходи, без тебя как-нибудь. — Да ты, Каждая, влюбился, так молчи, а нам эти дев... Ну ты, ну ты! — Пацаны, не драться, всем классом пойдем — и все! Пошли все на гору, играли в лапту, кончился пятый класс, и завтра летние каникулы. Не знаю, кто был тем смельчаком, который отважился крикнуть: «Давайте в ручеек!» Неожиданно все заорали: «Давайте!» А я пр.омол- чала, потому что мне хотелось больше всех. Игра по-взрослому двусмыс­ ленная, как танцы. Можно взять Толю за руку, повести его в конец «ру­ чейка», и стоять, сцепившись, и кормиться, его живой рукой, и никто ни­ чего не заподозрит. Он сам притек ко мне под флигелем рук. Сам.