Сибирские огни, 1981, № 3

58 ТАТЬЯНА НАБАТНИКОВА цветочки», как я плакала неразрешимо одно за другим два лета, и даже когда мы весь четвертый класс просидели за одной партой — мне было этого мало, чего-то мне не хватало от него — знаю чего: чтобы взял и посмотрел мне прямо в глаза — щедро, ничего не жалея и не оставляя для себя. — А он-то, он-то тебя любит? — с азартом перебила меня Люба. — Не знаю. — Во даешь. Ну, он за тобой бегает? — Не знаю. — Давай я спрошу! — Ты что! — И тут до меня дошла вся непоправимость того, что я наделала: тайна упущена. Открытая, она стала такой беззащитной, с ней можно было сделать любое зло. — Ну, не хочешь, и не надо,— разочаровалась Люба. Начался пятый класс. При появлении Толи Вителина Люба дела­ ла мне большие глаза и подмигивала. Я была теперь в ужасной, раб­ ской зависимости от нее и принимала ее язык: я тоже подмигивала в ответ. В желтый листопад пошли мы с ней напоследок лета в лес. Там бы­ ла вольная прощальная тишина, мы нарочно вонзали в эту тишину свои крики, пели громкие песни, и Люба кричала театрально и разгуль­ но: «Ах, Толечка-Вителечка, где ты, вот бы послушал сейчас наши пе­ сенки!» Я, преодолевая внутри себя что-то дорогое, поддавалась этой измене и тоже вслед за Любой выпевала: «Где ты, где же ты, мой Толечка-Ви­ телечка!» Я была слабая, из стада. Мне бы утаить — многое бы уцелело. Я поняла: остается только то, к чему не прикоснулись словами. Сло­ ва — как порча. Что ни заденут — все вянет. Такой у нас был двенад­ цатилетний бессильный и губительный язык. А тут наступило злое время: прыщи на щеках, полупонятные анек­ доты, ухмылки. Мир перекосился, как в кривом зеркале. Внутри шумело от роста и неизвестного движения соков, и мальчишки защищались от тяги к девчонкам лютой ненавистью. Страшно стало ходить в школу, В парте могла лежать дохлая крыса или букет чахлых одуванчиков с гнусной запиской. Сидеть с Толей за одной партой было бы немы­ слимо. Учительница литературы Юлия Владимировна входила в класс, как на казнь. Наши варварские глаза, нечистые... Она приговорена была каждый день отдавать на попрание нашему табуну свои святыни. «Тур­ генев...» говорила она, и голос дрожал от обиды, и лицо бледнело от мученичества. Она была высокая, юная, она стояла в простенке между окнами, ток кий ангел, крылами опираясь о стену, и длинные текучие пальцы проги­ бались, удерживая разворот страниц. «Стихотворения в прозе»,—читала она вслух покорным голосом, и единственный из нас, к кому она подни­ мала время от времени глаза, был Толя Вителин. Я трогалась как лед на реке, и плавилась изнутри слезами. Пока она читала Тургенева, по классу среди мальчишек ходила ка­ кая-то записка. Ее прочитывали, хихикали и передавали дальше. На том месте, где тургеневская крестьянка Татьяна после похорон сына ела щи, Павлуха Каждан встал, прошел с развернутой запиской к Генке Войтен- ко, шлепком ладони распластал измятый лист на его лице и тѵт же паз- махнувшись, этой же ладонью сильно ударил поверх записки Все а х н у : Л , Г ,Р0Ш' 0б0рвма ™"“ - вернулся на ;:ш место. Юлия Владимировна заплакала.