Сибирские огни, 1981, № 3

4 ЛЕВ ШТУДЕН Ее сверстники давно поступили в консерватории, либо на работу, за­ вели семьи, выбрались на новый, более высокий виток жизненной спира­ ли, а она каждую осень, держа ученический портфель с нотами, упорно шла в свое суровое здание, держась сбоку от тротуара, чтобы чуть-чуть пошуршать на пути листьями. Шла плавно, шла медленно. А надо сказать, что шаг ее не был усталым или больным,—напро­ тив, свободным и очень изящным. Человек, имеющий отношение к бале­ ту, мог бы признать в этой походке —с подтянутой плавностью бедер и слегка вывороченными ступнями —некую печать профессионального отношения к танцевальному ремеслу. Так оно, наверное, и было, судя по тому, с какой страстью Любушка обсуждала какую-нибудь очередную находку в игре Лиепы или Плисецкой, с какой тщательностью вырезала из газет и журналов статьи о балете. А один из ее сокурсников, очутив­ шийся как-то по случайной оказии у нее дома, рассказывал потом в курилке: — Ну, завал, ребята... Как пришел я —первым делом мне в очи Любушкин портрет в простенке, два на полтора, в пачках и на пуан­ тах,— вылитый лебедь. Стоит, руки раздвинув, как дЛя норматива П О , и быстрой ножкой ножку бьет. На другой фотографии опять же она — принцесса Аврора, а на третьей — чистая Жизель. А барахла старинного в доме —не повернешься: и кровати с пологом, и подушки под белой кисеей, мал мала меньше, и вензеля на рояле, и подсвечники... Гляжу,, завели меня в прошлый век, родные мои, мотать надо, пока не засосало. Жуть! Сокурсник, если и приврал насчет «прошлого века», то самую ма­ лость. Так и было: даже Любушкин вид наталкивал на мысль о давно прошедшем. Ее взгляд покоился в заводи дальних туманов, руки трепет­ но жались к груди, и глухой голос уходил как будто назад, к своему эху. А ее блузки всегда напоминали старинный жакет, а ее платья всег­ да были ниже колен, а голова повязана расписным платком, взятым черт знает в каком сундуке. Вот уж подлинно купеческая дочка, не то невеста на нижегородской ярмарке. Это даже скорее злило, чем забав­ ляло. Ну, пусть бы она носила «макси», по пуду браслетов на каждой руке и лиловые волосы. Все было бы нормально. Но к чему эта носталь­ гия по раз навсегда минувшему, этот допотопный шарм, скажите на ми­ лость? Такое же впечатление производила ее прическа, вся в мелком и сложном плетении окаймляющих темя маленьких кос,—очень серьезная старорусская прическа, тщательная и строгая, как линии миниатюр на монастырских книгах... Ну, и шла бы в монастырь. К чему ей, спраши­ вается, Бетховен? Ее лексика, плюс ко всему, отнюдь не говорила об интеллигентском воспитании, а скорей заставляла вспомнить персонажи пьес Александра Островского. Сокурсники любили заставить ее выступить на собрании, после чего рыдали от хохота. Но это, впрочем, зря, просто из зубоскаль­ ства: она все-таки старалась говорить правильно, у нее не было этих — «общага», «лажа», «качумать», «кимарить». Она ведь читала Карамзина и Тургенева. Старалась блюсти себя. Очень любила плавно положить руку на спинку стула перед вечерним окном. Говорила с замираниями и несколько растянуто,—от старательности, должно быть,—полагая, чго в культурном обществе люди только так и должны общаться: серьезно,, с придыханием, слегка прикрывая глаза. Вообще, если уж откровенно,— многие ее попросту считали дурой. Быть к ней ласковым мало кому приходило в голову. Умиляла она разве своей наивностью, но —редко. Чаще раздражала. Например, вдруг доверительно скажет пожилому и уважаемому учителю;