Сибирские огни, 1981, № 3
52 ТАТЬЯНА НАБАТНИКОВА — Ева,—повторила одна завороженно и улыбнулась, стесняясь криво растущих зубов. И тут я увидела впереди, за первой партой Толю Вителина. Только не оглянись. Только не оглянись на меня. Ноги девочек вокруг меня кружком на коричневом полу, стены бе лые, мел, свет, за синими переплетами, и стволы тополей опять поднима ются вверх, как на фестивале, от стволов тянутся ветки, и за ними обла ка укрываются за невидимый край — ну, что-нибудь, чтобы можно было заплакать, пусть кто-нибудь подбежит и ударит, чтобы упасть на парту, закрыть лицо и чтобы никто не спросил, что со мной, ведь я не знаю, что со мной, но если он оглянется, я заплачу. Наверное, потому, что я сильно ждала его увидеть. Пойти к тете Вере, вертелось в голове, зачем — не помню,— ах да, пойти к тете Вере и заглянуть в ту истлевшую книжку, где написано: «Тебя от ранней зари ищу я». Он все-таки оглянулся, но я уже не заплакала: привыкла. Лидия Васильевна на первом уроке сказала: «Ребята, у нас новень кая, Дуся Паринова». А Люба поправила ее: «Ева». По классу прошел шум, кто-то шепнул: Дуня, кто-то подхватил: Дуся, кто-то сказал: Ба рыня. Глупые, бедные, бедные дети. Как они кривили рты, хихикали и оглядывались на меня. Девочки бросались драться на ближайших маль чишек, чтобы защитить меня, свое экзотическое достояние. Лидия Ва сильевна прикрикнула: «Тихо!» Он не оглянулоя. «Дуню» сразу забыли, но осталось прозвище Барыня, обязательное по правилам детства. — Барыня, дай списать! — На. — Никогда не просил списать Толя: отличник. И еще Павлуха Каж дая: гордый двоечник, цыгановы глаза — я однажды оглянулась на их упорный взгляд. Лидия Васильевна хотела «прикрепить» его ко мне по русскому языку. Он покраснел так, что налились глаза, и зло ответил: — Мне принести кнопки для прикрепления? Не дерзи, ответила Лидия Васильевна,—Ничего тут обидного нет, просто будешь учить уроки с Евой, будешь ходить к ней домой. До ма у нее прекрасные условия. Это я сам буду решать, к кому ходить,— сказал Павлуха. ‘ Твое дело, Каждая, можешь оставаться двоечником,— обиделась Лидия Васильевна. Я так думаю: она его понимала. Только бы не оглянулся Толя. Я смотрела сбоку на его разогретый от окна румянец, и меня тянуло дотронуться до его щеки — только кон чиком пальца, чтобы ничего в нем не повредить. На перемене я подходи ла к Гале, которая сидела за ним на второй парте, спросить что-нибудь, а сама тайком разглядывала вблизи пушок на розовой 'коже и просве чивающий румянец. Нежные пятна розовой крови... Глядя на них я мед ленно запутывалась в каких-то невольничьих тропиках, в заколдованном мареве — и было ясно, что никто до меня здесь не был, никто из тех кого я знаю, и названия для этого не найти. ’ Любовь — такое слово было (позорная дразнилка вроде моего не счастного имени Дуня) - оно не годилось. Со мной случилось что-то другое, я чувствовала с испугом, молча, догадываясь: это моя исключи тельная судьоа, не видимая никому. И я хранила ее в тайне йтобы ни кто не позавидовал мне. Осень поспела, осыпалась, устелила школьный двор листьями. На переменах грызли початки вареной кукурузы, мальчишки гонялись за девчонками по шуршащему двору, чтобы дергать за косы, и за мной го
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2