Сибирские огни, 1981, № 3
50 ТАТЬЯНА НАБАТНИКОВА застенчивости делая вид, что играет как бы вовсе и не он. Пальцы пор хали по пуговкам — и выходила музыка. Фокстрот кончился, и мальчик, светлоголовый, в серой школьной форме, стал играть ту самую мелодию, под которую когда-то танцевал мой отец с Волошиной. Я еще не видела детей, у которых из рук выхо дила бы живая музыка’. Музыка, это непонятное вещество, которое одно могло проникать до того места души, откуда происходили непонятные, ничем не объяс нимые слезы. Я слабею, как будто мне подрезали жилы, и расслабленно текут и текут мои слезы: пробился источник и омывает меня изнутри. Но глаза остаются сухими. Акации окружали школьный двор, тополя тянулись и вытягивались в вышину, а там, за их верхушками, всходили купола облаков: они клу бились по светоточивой сини и торжественным хороводов смыкались во круг нас. У меня закружилась голова, но мне страшно, было возвращать взгляд вниз, на мальчика — из-за опасности неизвестной силы. Я огля нулась вокруг для помощи или для объяснения, что же происходит, от чего мне так тревожно. Но никто ничего не опасался, у всех были оди наково бестревожные лица, как будто все очень обыкновенно и ничего нового не происходит на земле. От этого я немного успокоилась и обер нулась к мальчику. Видно было, что руки у него мягкие и влажные. Расплющенные по душечки пальцев загибались из-под ногтей вверх, как обогнавший мор скую волну гребень. От баяна, наверное, подумала я. Когда, наконец, через три года я взяла в темноте кино его руку с зажатым в кулаке билетом, он послушно подчинился, и я, успокаивая сердцебиение после первой решимости, замерла на минуту, а потом осто рожно вытянула билет и скомкала в шарик — его покорная рука, голая, мягкая, осталась в моей ладони, невольная, как больная птичка. Тут протиснулась в круг Люба. На мальчика с баяном она не обра тила никакого внимания. — Ты где, я тебя все ищу, ищу. — Ты его знаешь? — шепотом спросила я, чтобы- не перебивать музыку. Люба оглянулась на него и скучгіо ответила: А он из нашего класса, Толька Вителин. А что? Это была ошеломительная удача жизни. Мы будем в одном классе Я смогу даже говорить с ним, как Надя с Верховым,— без всякой спра ведливости, по случайному праву одноклассницы. — Почему ты мне про него сразу не сказала? — Когда сразу? — не поняла Люба. Сразу, как мы познакомились, позавчера. — Поду-умаешь! Тут Толя перестал играть, поставил баян на табуретку, и круг дал ему дорогу, когда он уходил. У него была застенчива^ походка и неж* ные краски лица, которое он прятал, зарываясь подбородком в груТь У меня шумело в голове от изобилия всего, что мне являлось я не могла выделить главное. Мне хотелось заткнуть уши, закрыть глаза ничего больше не чувствовать и подождать, пока уляжется то, что уже попало в меня. Но мир не оставлял меня в тишине ни на минуту, и я не успевала распутаться в нем. * * успевала — Поду-умаешь. У нас и в других классах еще есть мальчишки которые играют. Ты что, никогда не видела, как играют? Любе льстило превосходство надо мной, только что обнаруженное ла видела,-неохотно соврала я и спрятала свое удивление по дальше от ее разорительного равнодушия. у
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2