Сибирские огни, 1981, № 3

24 ЛЕВ ШТУДЕН Таня рванулась к Марии Викторовне и, упав на колени на слякот­ ную траву, обняла ей ноги, ее сырое пальто и зарыдала так дико, так судорожно, что сквозь вой и истерические лающие хрипы, кашель, при­ падочный охват —не пробиться было никакому утешению. У нее выры­ вались, сквозь икоту, только три разборчивых слова: «Я не хочу!.. Не хочу!.. Я не...» Мешать ей не нужно было: Мария Викторовна придерживала осто­ рожно руками бившийся ее затылок и думала с благодарностью о том, кого сейчас провожали в последний путь и кто, сам того не зная, послед­ ний раз на земле помог тем, кто хотел жить. Еще она подумала, что в первую очередь, когда она приведет Таню к себе, она ее подержит под душем в ванной. Девочка пусть пока поживет у нее. Это и кстати, пожа­ луй, потому что слишком уж часто стали ее донимать сердечные присту­ пы в пустой безмужней квартире,—ну, вдвоем оно не так уж страшно. Купить надо мыла, хлеба. За матрацем в сарай сходить: кажется, под­ вал еще не закрыли. Успеть бы со стиркой, письмами. Она посмотрела наверх, не отрывая ладони от затылка девочки. Мягкая грусть шла очень высоко вдаль ровными грядами, уже вычищая воздух от дождливой мешанины туч, и мелодия дня стала проще, доступ­ ней, как будто перевели ее от вторых оркестровых голосов к солирую­ щей валторне, и смысл дня был так значителен и так нов, что остано­ вить бы это в себе и запомнить: сырость реки,' теплый дрожащий заты­ лок, даль, костры, напевный траур земли, строгий ход нёба. Жига -■ 1 і Почему же это: никогда Марина Сквирская не была на виду, а го­ ворили о ней в музыкальном училище много и часто. Даже в учи­ тельской. -А ведь особенного в ней как будто — ничего. Посачковать, это да, любила. И на лекции поболтать тоже. Но педа­ гогов ли этим удивишь. Никаких из ряда вон выходящих проступков не числилось за ней, а ведь так и тянуло что-нибуДь, как правило, нелест­ ное, на ее счет сморозить. Учителя-муж,чины, были здесь, впрочем, вели­ кодушней женщин. Они только слегка иронизировали. Женщины не скрывали яростного негодования. И сами не могли бы сказать — почему, собственно. Ну, не выучила задание. Ну, болтала на уроке. Подумаешь, враг цивилизации. На групповых занятиях Марина сидела, повернувшись к подруге, занавесив лицо гладкой и отвесной, как штора, прядью волос, откуда нет-нет, выглядывали глаза,' всегда будто размытые влажным блеском, из-за чего казалось, что она смотрит не в одну точку твоего лица (ска­ жем, в переносицу), а сразу охватывает тебя в чем-то очень тайном и, ей-богу, интимном. Такой взгляд вызывал инстинктивное недовольство. Может, потому Для трудного ответа на семинарах ее вызывали чуточку чаще, чем других. Ни музыкой, ни стихами не воспеть, как она вставала, прежде чем сказать: «Я не знаю». Самому талантливому барду здесь делать нечего. То была поэма, которая не выражалась, собственно, никакими тра­ диционными средствами: ни словами (она любила молчать, когда ее просили говорить), ни музыкой (Она играла только тогда, когда сама хо-