Сибирские огни, 1981, № 3
ЧЕТЫРЕ РАССКАЗА В ФОРМЕ СТАРИННОЙ СЮИТЫ 23 Они долго стояли молча. Вдруг сквозь тишину донеслось не то дрожанье воздуха, не то глу хой ропот. Таня повернула голову и увидела нечто очень странное. То есть ничего странного, вообще говоря, в э.том не было; неподалеку от них из добротного свежевыкрашенного дома выносили гроб с покойни ком, и следом за ним на улицу вытекала толпа. Был заметен тиранящий глаза красный цвет гроба, и пышно убранная грудь покойника, и лицо его, будто подкрашенное слабой коричневой гуашью, и две женщины в черном у изголовья, нарядно повядшие, как ветви надломленной ольхи. Но не это, конечно, могло поразить. Сбоку от толпы, под взглядами не многих зевак, двигалась странная фигура. Очень странная, поскольку, присмотревшись, можно было понять, что она... танцует. Да, это было так: она исполняла руками и всем телом причудливо меланхолический танец. Таня видела не раз, как на ходу танцуют под гулявшие бабы из ее переулка, но это было не то; они визжали и бестол ково притопывали под гармонь. Здесь же всё было очень спокойным и медленным, и движения женщины обладали той напряженной сосредо точенностью, которая отличает только пьяных или безумных. Она была безумна. Это Таня поняла очень хорошо. Хмельному не под силу жесты такой суровой и значительной красоты. Танец ее, в прос тоте русских похорон совершенно лишенный смысла, тем не менее, был вполне осмыслен. Только эі'от смысл шел не от верхних слоев сознания, а от самых древних и кромешных его глубин. Женщина, танцуя, вспоминала. Она двигала корпусом и руками очень строго и сдержанно, совсем без расхлябанности. Сила скорби, переплавленная в красоту ее телом, рождала одну неожиданную линию за другой. И что удивительно, в тол пе провожающих никто на нее не смотрел. Люди в темном вытекали на свою тропу совершенно молча, глядя перед собою вперед, будто шли к спокойно намеченной цели, и ни оркестра не было слышно, ни громких рыданий,— всё тихо, мерно, неостановимо... Кто же внушил ей этот танец и кто научил свершить его в ^ т у ми нуту? Здесь была тайца. Может, женщина встречала этим танцем пер вый осенний холод. Или, может, она понимала, что люди кого-то хоронят (возможно, это был ее брат или отец), и она чувствовала дух скорби, носившийся в воздухе, вслушивалась в музыку плача и в голоса людей, а древние ее жесты были ответом тому, что так чутко улавливал ее по мутившийся разум... Ее пластика обладала той мудростью, какую иног да хранит память отшельника. Она могла бы танцевать в покинутом храме или на развалинах города. Она будто произносила прощальное слово,— одинокий голос последней красоты над всесветным умиранием и распадом. , А процессия, между тем, подвигалась дальше. Вот уже качнулся гроб на повороте и меж плечами остренько про рисовались под саваном концы ног покойника, и толпа стала утекать на соседнюю улицу, скрытую забором. Потом из ворот этого же дома вышла старуха в .шлепанцах и кухон ном фартуке, обтиравшая о фартук руки. Она подошла к танцующей женщине, поймала ее руку и, резко дернув, потащила прочь от толпы. Танец был сломан. На какую-то долю минуты было видно, как свобод ная рука женщины дорисовывает в воздухе остаток гениально начатой линии... Затем тишину разорвал ее животный вопль, такой болезнейно- резкий, что люди, бредшие в хвосте шествия, оглянулись. Женщину уве ли в дом. Все пропало, стихло, успокоилось, так что Тане стало слышно, как скачет в груди аорта. Все еще она не могла двинуться с места. Но вдруг неподвижность взорвалась. Кувырком полетел портфель.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2